Брендон Сандерсон - Пепел и сталь
— Ты так много делаешь для нас, — сказал еще кто-то.
— Ерунда, — отмахнулся Кельсер. — Если хотите отплатить мне, постарайтесь чуть-чуть расправить плечи. Избавьтесь хотя бы от части страха. Их можно разбить.
— Это могут только такие как ты, лорд Кельсер, — прошептала одна из женщин. — Но не такие, как мы.
— Вы сами себя не знаете, — сказал Кельсер.
Толпа расступилась, пропуская к Кельсеру родителей с детьми. Похоже, все хотели познакомить с ним своих сыновей. Вин наблюдала за происходящим со смешанным чувством. В команде с сомнением относились к растущей славе Кельсера, но, держа слово, помалкивали об этом.
«Выходит, он действительно переживает за них, — думала Вин, глядя, как Кельсер берет на руки одного из малышей. — Это не просто спектакль. Уж таков Кел — любит людей, любит скаа. Только это больше похоже на любовь отца к детям, чем на любовь равного — к равным».
Было ли в этом что-то дурное? Кельсер и в самом деле приходился скаа кем-то вроде отца. Он был лордом, о каком они всегда мечтали. И все равно Вин испытывала странную неловкость, видя в глазах скаа почтение и восторг.
Кельсер наконец попрощался с обитателями дома, сказав, что спешит на важную встречу. Они с Вин вышли на свежий воздух и направились к точке лести, где должны были встретиться с Маршем. Кельсер шагал бодро, но молчал.
Наконец Вин не выдержала.
— Ты часто к ним заходишь?
Кельсер кивнул.
— По меньшей мере в два дома каждую ночь. Это помогает немного прийти в себя после однообразной работы.
«Убивать вельмож и распространять ложные слухи — скучноватое дело, — подумала Вин. — Конечно, визит к скаа должен освежать».
Место встречи находилось всего в нескольких кварталах. Когда они подошли к нужному зданию, Кельсер остановился, всматриваясь в темноту. Наконец он показал на едва заметный свет в окне.
— Марш сказал, что зажжет свет, когда останется один.
— Зайдем через окно или по лестнице? — уточнила Вин.
— По лестнице. Дверь должна быть не заперта. Все здание принадлежит братству. Там пусто.
Кельсер оказался прав. В здании не было сильного запаха пыли и сажи, как в давно заброшенных домах, но нижние этажи явно пустовали. Вин и Кельсер быстро поднялись по лестнице.
— Марш должен знать, как братство оценивает войну Домов, — сказал Кельсер, когда они добрались до верхнего этажа.
Слабый свет пробивался сквозь щель под дверью, и Кельсер толкнул ее, продолжая говорить.
— Надеюсь, гарнизон вернется не слишком быстро. Мы уже подняли сильное волнение, но я бы предпочел, чтобы лорды еще какое-то время…
Он застыл в дверях, загородив Вин обзор.
Она мгновенно подожгла свинец и олово и пригнулась, ожидая нападения. Но вокруг было тихо.
— Нет… — прошептал Кельсер.
И тут Вин увидела темно-красный ручеек, побежавший в коридор мимо ноги Кельсера. Ручеек добрался до лестницы, и первые капли упали с верхней ступени.
«Ох, лорд-правитель».
Кельсер ворвался в комнату. Вин последовала за ним, но она уже знала, что увидит. В центре помещения лежал труп, истерзанный, с разбитой головой, с лицом, утратившим человеческие черты. Стены были забрызганы красным.
«Откуда в одном-единственном теле столько крови?»
Вин уже видела такое в берлоге Камона, только здесь жертва была одна.
— Инквизитор, — прошептала Вин.
Кельсер, не обращая внимания на кровь, опустился на колени рядом с трупом Марша. Он протянул руку, как будто желая коснуться тела, но застыл в неподвижности.
— Кельсер, — настойчиво окликнула Вин, — это случилось совсем недавно… Инквизитор может быть поблизости.
Кельсер не двинулся с места.
— Кельсер! — крикнула Вин.
Кельсер вздрогнул и огляделся по сторонам. Он встретился взглядом с Вин, и сознание вернулось к нему. Он с трудом поднялся на ноги.
— Окно, — сказала Вин, бросаясь через комнату.
На мгновение она задержалась, заметив на письменном столе у стены деревянную ножку стола, прикрытую чистыми листами бумаги. Вин схватила ее, когда Кельсер был уже у окна.
Он оглянулся, бросил последний взгляд на комнату — и выпрыгнул в ночь.
«Прощай, Марш», — с горечью подумала Вин, следуя за Кельсером.
«Думаю, инквизиторы заподозрили меня», — вслух читал Доксон.
Лист, который он держал в руках, — единственный, извлеченный из ножки стола, — был чистым, на него не попало ни капли крови, испачкавшей колени Кельсера и плащ Вин.
Доксон продолжал:
«Я задавал слишком много вопросов, и я знаю, что они отправили письмо подкупленному поручителю, который якобы обучал меня. Я хотел выведать секреты, которые всегда интересовали мятежников: как братство убеждает рожденных туманом стать инквизиторами? Почему инквизиторы намного сильнее обычных алломантов? В чем их слабости, если они вообще есть? К несчастью, я так ничего и не узнал об инквизиторах, хотя люди, работающие в братстве, продолжают изумлять меня. Такое впечатление, что поручителей вообще не интересует мир за стенами кантона, их заботит только собственное положение и как можно более успешное исполнение приказов лорда-правителя.
Но инквизиторы — совсем другое дело. Они преданы лорду-правителю куда сильнее, чем простые поручители. Возможно, отчасти это и служит причиной разногласий между ними.
Тем не менее я чувствую, что близок к разгадке. У них действительно есть какая-то тайна, Кельсер. И есть слабое место. Я уверен. Поручители шепчутся об этом, хотя никто не знает наверняка.
Боюсь, что я слишком торопился. Инквизиторы следят за мной, наблюдают, расспрашивают обо мне. Поэтому я и написал тебе письмо. Возможно, это излишняя предосторожность. Возможно, нет».
Доксон поднял голову.
— Это все.
Кельсер стоял в дальнем углу кухни, спиной к буфету, в привычной позе, в которой, против обыкновения, сквозило страшное напряжение. Он сложил руки на груди и склонил голову. Его отчаяние как будто прошло, сменившись другим чувством — Вин иной раз замечала его в глубине глаз Кельсера, когда тот говорил о знати.
Вин невольно содрогнулась. Она внезапно обратила внимание на одежду Кельсера — темно-серый плащ рожденного туманом, черная рубашка с длинными рукавами, угольного цвета свободные штаны. Ночью такая одежда служила маскировкой, но в ярко освещенной комнате черный цвет придавал Кельсеру зловещий вид.
Он выпрямился, и все сразу замолчали.
— Передайте Реноксу, что он должен немедленно уехать, — негромко заговорил Кельсер, и в его голосе звучал металл. — Он может воспользоваться легендой, что уезжает в родные края из-за войны Домов, и я хочу, чтобы к утру его не было в Феллисе. Пошлите с ним кого-нибудь из убийц для охраны и наблюдателя. Он должен отъехать от столицы на день пути и вернуться к нам.
Доксон посмотрел на Вин, на остальных…
— Хорошо.
— Марш все знал, Докс, — продолжал Кельсер. — Они пытали его, прежде чем убить, и наверняка сломали… Инквизиторы всегда так работают.
Он замолчал. Вин пробрал озноб. В лавке Клабса становилось опасно…
— Значит, перебираемся в запасную берлогу? — спросил Доксон. — О ней знаем только мы с тобой.
Кельсер коротко кивнул.
— Я хочу, чтобы все, считая подмастерьев, убрались из лавки за пятнадцать минут. Я навещу вас в убежище через два дня.
Доксон, нахмурившись, посмотрел на Кельсера.
— Через два дня? Кел, что ты задумал?
Кельсер уже шел к двери. Он рывком распахнул ее, впустив в комнату туман, и оглянулся. Его взгляд был жестким, как у инквизитора.
— Они ранили меня в сердце. Я намерен ответить тем же.
Валин пробирался в темноте, на ощупь отыскивая путь и протискиваясь в узкие щели. Он полз, пальцами находя дорогу, не обращая внимания на многочисленные царапины и порезы.
«Я должен двигаться, я должен двигаться».
Остатки разума твердили ему, что это его последний день. Если он сегодня ничего не найдет, то умрет.
«Я должен двигаться».
Он ничего не видел: так глубоко под поверхность земли не проникали даже отраженные лучи солнца. Но он и без света знал, куда направляться. Возможных вариантов было всего два: вверх или вниз. Двигаться в стороны не имело смысла и было опасно. Зато если ползти вниз, то не заблудишься.
Его руки не замирали ни на мгновение, он шарил вокруг себя, ища спасительную неровность растущего кристалла. Он не может вернуться ни с чем…
«Я должен двигаться».
Он нащупал что-то мягкое и холодное. Гниющий труп, застрявший между двумя камнями. Валин прополз мимо. Мертвые тела нередко попадались в тесных подземных пещерах. Одни были свежими, от других остались только кости. Иной раз Ватин думал, что мертвецам, возможно, повезло больше, чем ему.
«Я должен двигаться».
