Дэвид Кек - Небесное Око
За весь день Дьюранд так и не получил ни одного серьезного ранения, и вдруг мелькнула какая-то тень и он ослеп. Единственное, что ему оставалось — уехать с ристалища.
— Древко копья, — произнес Гутред, когда Дьюранд, ловя ртом воздух, соскочил с коня. Боль была такая, словно ему всадили стрелу между глаз, хотя он и понимал, что ему всего-навсего сломали нос.
— Сейчас принесут тысячелистник, молоток и пару щипчиков.
— Обойдется, — попытался возразить Дьюранд.
— Садись, тебе говорят. Откинь голову. Мне нужно вправить тебе кости. Не дергайся. И сними с себя шлем. Мне еще надо позаботится о Берхарде с Бейденом.
Дьюранд потянул голову вверх и обнаружил, что удар сдвинул шлем почти на затылок, разорвав крепежные завязки. За прошедшие после полудня часы и без того невысокий накал схватки ослаб, и все больше и больше рыцарей предпочитали жаркой схватке отдых за пределами ристалища. На противоположном конце поля Радомор со своим отрядом отошел в задние ряды, оказавшись за пределами досягаемости.
Дьюранд хотел поскорее остановить кровотечение и снова надеть шлем. Если ему под силу дышать, значит, он может и сражаться. Он попытался распутать завязки на шлеме.
Солнце сверкнуло на доспехах, и кто-то прямо перед ним спрыгнул с коня. Дьюранд, заморгав слезящимися глазами, разглядел залитое потом лицо капитана.
— Где Гутред? — бросил Конзар.
— Из боя вышли Бейден с Берхардом и он…
Капитан схватил Дьюранда за грудки.
— Найди их и марш на ристалище.
— Что вы хотите…
Конзар ткнул рукой в противоположный край поля. Воины в зеленом надевали на себя кольчуги, водружали на головы шлемы.
— Передай, что Радомор выводит на поле своих ублюдков.
Конзар отпустил Дьюранда и прыгнул в седло:
— На ристалище! Радомор сейчас возьмется за Морина!
Дьюранд вскочил на ноги. Капитан был прав. Не успел Дьюранд отыскать хотя бы одного знакомого рыцаря, как отряд герцога Ирлакского с Радомором во главе рванулся на поле. К этому моменту хаос общей схватки уже улегся, все рыцари выбрали себе противников. Отряд Морина был разбросан по всему ристалищу, рыцари скрещивали мечи в десятках поединков.
Оказавшись в одиночестве, наследник Монервея дернул поводья, разворачивая лошадь. Конзар, понимая, что не успеет, все равно несся через все ристалище на помощь. Однако совсем недалеко от маршала Северной армии оказался Эйгрин, который, следуя примеру Морина, развернул коня. Дьюранд вскочил на гнедого жеребца. Конзар гнал лошадь наперерез ирлакскому отряду.
Эйгрин уже поравнялся с лордом Монервейским.
— К Морину! — закричал что есть мочи Дьюранд и, кинув взгляд через плечо, обнаружил, что позади него мчатся Оуэн и Берхард.
Решение созрело в голове Эйгрина в один момент. Одетый в желтое рыцарь вогнал шпоры в бока боевого коня и полетел вперед, словно золотая стрела, выпущенная из гигантского лука. В три прыжка он оказался у отряда Радомора. Эйгрин перехватил копье, нацелив его на герцога Ирлакского. Чтобы спасти господина, один из рыцарей — телохранитель Радомора — дернул поводья лошади в отчаянной попытке принять удар на себя. Все три воина столкнулись, желтое смешалось с зеленым. Большая часть всадников брызнули в стороны, но некоторые, промедлив лишь мгновение, влетели прямо в гущу свалки.
Группа рыцарей во главе с Конзаром стеной обступила сэра Морина. К ним на помощь скакал Ламорик, расшвыривая воинов, сошедшихся в поединке у него на пути.
Пошатываясь, телохранитель Радомора встал и, наклонившись, поднял с земли герцога Ирлакского.
Дьюранд был одним из первых, кто оказался возле бьющихся на земле лошадей. Поначалу никто не мог разглядеть Эйгрина, но наконец Дьюранд увидел блеснувшую кольчугу и втоптанную в грязь изорванную желтую попону. Лошадь дико ржала и молотила копытами, всем своим весом наваливаясь на Эйгрина. Впрочем, всем было ясно, что рыцарю было уже нельзя помочь. Эйгрин лежал ничком, голова, укрытая шлемом, — вдавлена в землю.
К Дьюранду присоединилась уже половина рыцарей из Северного войска. Гутред резко повернулся к оруженосцам:
— Арбалет! — прорычал он, а когда никто из них не двинулся с места, рявкнул. — Живо!
Когда кто-то наконец сунул в руки Гутреда огромный, как якорь, арбалет, старый оруженосец, не медля, вскинул его и всадил болт в голову лошади. Так он проделал еще два раза. Когда он натягивал тетиву и стрелял, его лицо ничего не выражало, Гутред действовал механически — чувств в нем было не больше, чем во вращающемся мельничном колесе. Короткие арбалетные стрелы торчали из голов лошадей, словно гнилые залитые кровью зубы.
Когда арбалет, хлопнув тетивой, послал болт в голову второй лошади, на этот раз принадлежавшей ирлакскому отряду, Дьюранд подошел поближе. Пригвожденный к земле рыцарь лежал неподвижно в месиве желтого и серебристого, белого и золотого. Дьюранд вспомнил последние слова рыцаря, сказанные ему перед самым началом турнира: "Тайна останется тайной". Он никак не мог поверить, что лежащее перед ним изломанное тело — Эйгрин.
Дьюранд не услышал, как Гутред, спустив арбалет, прикончил третью лошадь. Эйгрин был мертв, но Дьюранду казалось очень важным высвободить его из-под лежавшей на нем лошади. Наклонившись, он упер ладони во все еще теплый бок и принялся толкать. Вскоре к нему присоединились другие, и Эйгрин наконец оказался на свободе.
Из ирлакского лагеря пришли вести — Радомор остался жив.
Когда Око Небес коснулось горизонта, Ламорик вместе с остальными членами отряда прочли молитву по Эйгрину и еще одному рыцарю, павшему в битве. Отряд стоял на самом краю утеса, вдали от освященной земли. Не было мудрых женщин, чтобы омыть тела павших и подготовить их должным образом перед отправкой в последний путь, хотя Дорвен помазала миром лбы обоих рыцарей. Не было священников. Гутред завернул тела в чистые попоны лошадей, принадлежавших рыцарям. Люди еще раз проверили, чтобы с каждым из их погибших положили пояс, шпоры, и мечи — так их товарищей сразу узнают у Райских врат. Дьюранд не знал второго рыцаря. Да и знал ли он Эйгрина? Отряд молча стоял у могил. Дьюранд уставился в землю, пряча глаза и от живых, и от мертвых.
Завтра их ждет еще один день турнира, с восходом солнца Радомор Ирлакский выйдет на ристалище. Он выйдет обязательно, если только Эйгрин не переломал все его кости. Главное — пережить завтрашний день.
Сапог коснулась чья-то тень.
— Писать умеешь? — спросил Берхард.
— Что?
— Ты писать умеешь? — повторил одноглазый рыцарь.
— Нет.
— Проклятие… Я просто подумал… Мы не спросили… А, к черту все, — пробормотал Берхард, с отсутствующим видом поглаживая бороду.
