Николай Ярославцев - Меч Шеола
— Тянется росток, продираясь через густые заросли, недоступный глазу. И только догадаться можно, где он, какой он и каким цветком оденется, как в силу войдет. Или капелька по капельке из земли сочится, прячется под листком. Падает в канавку и бежит дальше веселым ручейком, журчит, звенит и бежит дальше. А куда бежит? И во что обернется? Может, сольется в глубокий черный овраг и застынет там. Затянется зеленой ряской. Зарастет тиной. Или побежит дальше, чтобы через много верст обернуться такой рекой, что и глазом от берега до берега не дотянешься. Увидела?
Влада сокрушенно покачала головой.
— Пока говоришь, все так ясно вижу. А как замолчишь, так сразу и не вижу. Только огоньки перед глазами скачут. То синие, то красные, а то вдруг зеленые.
Замолчала, размышляя над его словами. Тонула поводья, отпуская коня. Но снова остановилась, чтобы заглянуть туда, где Радогор разглядел будущий ручей.
— А Ратимру ты почему про болото не сказал? Ведь ручей и болотом может обернуться. И цветок конь затоптать. Или рука чья сорвет.
Радогор, неведомо почему вздохнул.
— Болото, Ладушка, и без нас появится. Хотя и из болота порой чистый ручей течет. Люди не ждать, когда все само собой образуется, помочь должны, чтобы гнилью не заросло.
— Как это?
Влада припомнила черную дрягву и от отвращения передернула плечами.
— Земля все очистит и выбелит. Всю грязь и нечисть соберет. — Радогор понял, о чем она подумала. — Засадит деревьями зелеными, украсит цветами яркими, ручей дальше отпусти, чтобы чистотой своей и звонкой песней глаз радовал. Хотя и мне бывает невдомек… дрягвой ребят малых пугают, да и те, кто постарше, близко подходить боятся. Из берегини кикиморы, водяного страшил слепили. А не будет дрягвы? Где птицам гнезда вить, где деток высиживать? А ручьи, реки где начало возьмут? Земля высохнет, мертвой станет. Мы с дедком Враном часто об этом говорили. Одна жизнь другой начало дает. Вырви одно и другого не будет. Мошка надоедливая, злая до того, что глаза выедает, а сколько птиц этой мошкой кормится? Не будет ее и птицы убавится. Порой подумаю, как разумно и мудро отец наш Род все устроил и оторопь берет.
Лада аж рот раскрыла. Сама того не заметив, от удивления. И слова, вроде, знакомые слышит, а будто в первый раз. А Радогор замолчал, задумался. Взгляд стал холодным, чужим.
— А он на него меч ковал!
Испугал, заоглядывалась по сторонам.
— Кто ковал, Радо? Какой меч?
Радогор не ответил, словно не слыша ее.
И она потрясла его за руку, повторив свой вопрос.
Радогор поднял на нее недоумевающий взгляд.
— Как из омута вынырнул.
— Этот меч. Какой же еще? — и кивнул головой, чтобы было понятней на плечо, над которым торчала рукоять меча с головой странного зверя или птицы с горящими глазами. — меч отмещения. Как он его называл. Или Шеола, мира мертвых, по слову Упыря.
Спрашивать, о ком он говорит, нужды не было. Тем более, что Радогор снова замолчал, погрузившись в свои думы. Хотела спросить за что он, таинственный хозяин меча, так на Рода рассерчал, что таким мечом запасся, где ему Род дорогу перебежал, но раздумала. Придет время, Радогор сам расскажет. А пока и того довольно, что от матушки Копытихи слышала.
А дорога, узкая и путаная, изрезаная колесами, истоптаная копытами, уносила их все дальше от города. Солнце стояла, с трудом продираясь сквозь густую листву деревьев, прямо над головой и Влада вспомнила, что со вчерашнего вечера, с самого застолья маковой росинки во рту не было.
— Выедем на полянку, остановимся. — Успокоил ее Радогор, на миг выбравшись из раздумий. — Утром сколько тебя уговаривал, чтобы поела.
— Не утром, а ночью. — Не без оснований возразила она. — А ночью все спит без просыпу. И рот тоже.
Заговорил таки, обрадовалась она. И задала вопрос, который приготовила еще с вечера. А с утра не задала потому, что заспала сразу, как только Радогор усадил ее в седло. И тут же, пока снова не задумался, выложила.
— Радо, а с какой стороны мы мимо заветной матери — ольхи проедем?
И лошадь вперед подтолкнула, чтобы лучше видеть его лицо.
— Даже близко не подойдем.
Голос показался, чего она ни как понять не могла, до обидно ранодушным. И даже ни каким!
— А я ленточек ей наготовила.
Сказала так, казалось, что понятней и сказать нельзя. И все равно не понял. В том, как Род все ладно устроил, понял, а такого простого понять не мог.
Но оказалось, что понял. Только вид делал, что не понял.
— Верхом не проехать, да и далеко. Другие по дороге будут. На них развешаешь.
Успокоилась. Давно уж для себя решила, что два — три дня, или сколько получится, можно смело пожертвовать. Тем более, что уютней, чем под той ольхой ни где не будет. Но разве ему втолкуешь? Забрался в такие выси, что как не прыгай, а все равно не допрыгнешь. Повернешься, вот он, рядышком, рукой потрогать можно. А в глаза заглянешь, словно другой дорогой едет. И без нее! Зря в свое седло пересела с его рук.
— Признайся, Радо, ты мой вещий сон тоже видел? — Чтобы вернуть его из неведомых далей, заговорила она, подгоняя коня вплотную к нему.
— Как же я твой сон увижу, когда он не в моей голове?
— Но ты так на меня глядел, будто видел. Я и матушке Копытихе так сказала, когда она допытывалась про то, что я заспала. А я ей сказала, чтобы она у тебя спросила. А она меня чудом обозвала.
— Чудо и есть. — Расхохотался Радогор.
— Нет, ты не смейся. Она про другое чудо говорила.»И родится же такое чудо!» — Вот как она сказала.
— Как бы не сказала, все равно чудо.
— Правда? — Обрадовалась она. — Ну ка, посмотри на меня, чтобы я видела, что не обманываешь меня. Вам, волхвам, только поверь, такого наговорите, в век не расхлебаешь.
И вспомнила для чего весь этот разговор затеяла.
— Если мой сон не видел, как можешь знать, что Смуру приснится, когда мы еще даже не приехали? Или все — таки видел мой сон? Просто сознаться не хочешь.
Радогор с улыбкой смотрел в ее раскрасневшееся лицо.
— Не морщи лоб, Ладушка. Состаришься. Морщины будут, как у берегини. А тебе они нужны?
— А ты и глаза прищурил, чтобы мои морщины разглядывать, которых вовсе нет. — Испугалась она, и провела рукой по лицу. А вдруг, да появились, а она и не заметила.
Но возмутиться не успела. Радогор повернул коня в сторону, свернув с дороги, и скрылся за деревьями. И почти сразу же она услышала его голос.
— Здесь остановимся.
Свернула вслед за ним и оказалась на тесной полянке. Жеребец Радогора стоял разнузданный по брюхо в траве, хватая зубами верхушки.
— Там, — Он мотнул головой за спину. — Ручей. Свежей водой запасемся, и лошадей напоим.
