Юрий Ижевчанин - Первая колония
— Брешешь, сука! — закричал старик и схлопотал несколько безжалостных ударов плетью от владельца собаки.
Менталист тихонько сказал:
— Женщина говорит правду, а старик врет.
Джигит тем временем вернулся, и, приняв гордую осанку, насколько было возможно для нагого человека, стыдящегося наготы, произнес:
— Так вот почему ты, старый хрыч, мне отказал! А мне сказал, что из-за того, что я дом потерял! Ничего, я дом еще наживу, если Судьба даст мне пережить сегодняшний день.
Принц рассмеялся, велел джигиту одеваться. Суй вернул ему кинжал. Джигит с гордым видом вручил его обратно Сую.
— Я теперь недостоин его носить. Ты, мальчишка, честно победил меня голыми руками. И я вижу, что легенды о воинском искусстве старков не врут.
Суй наполовину вытащил меч и сказал:
— Я не мальчишка, а воин, который уже дважды стоял в строю в победных битвах. Я побеждал тебя без оружия потому, что считал врагом и стремился сохранить для допроса. А если бы ты меня увидел нагим, ты бы понял, почему я победил, и не считал бы это позором.
— Уже не считаю! — сказал джигит.
— А теперь я своей властью принца Лиговайи и сюзерена здешних земель, хочу обвенчать вас. Джигит Дзадзиури, согласен ли ты взять вдову Каринэ в жены и делить с ней Судьбу? И не знает ли кто препятствий к этому браку?
— Согласен! — расцвел джигит.
— А ты, Каринэ, согласна ли стать женой Дзадзиури и делить с ним Судьбу?
— Да! — потупившись, сказала женщина, дрожавшая от волнения.
— Отныне вы муж и жена, и ты, старик, власти над Каринэ больше не имеешь. Сегодня отвратительная погода. Мы переночуем в этой деревне. Молодожены, идите в свой домик. Еду вам туда принесут. А завтра вы вольны отправляться на все четыре стороны. Но, если вы захотите принести присягу одному из старков, у вас появится свой дом и почетное положение.
— Я не буду сражаться против соплеменников! — закричал Дзадзиури.
— А тебя никто не будет заставлять, — улыбнулся принц, отметив в уме, что джигит добровольно низвел себя в смерды.
На следующее утро Дзадзиури, видимо, обсудив все со своей женой, заявил, что он уже слышал, что Суй — воин, что он старший сын и наследник советника царя, и готов принести присягу своему победителю. Принц с удовольствием подтвердил клятву горца и велел старому хрычу отдать женщине все ее имущество и вдобавок к тому дать осла, корову, десять овец, тележку, нагруженную провизией на дорогу.
— Если будешь пытаться что-то присвоить или скаредничать, заберем все твое имущество и всех вас продадим в рабство, а твой дом и участок останется Каринэ и ее мужу, — сказал принц, будучи уверен, что такая перспектива заставит старика быть честным.
— Ты, Суй, победил на поединке врага и сделал его другом. Ты заслужил награду и право жениться, — и принц прикрепил к одежде Суя бронзовую пластинку с гравировкой. — Отправляйся домой и отдай отцу отчет обо всех своих делах и о том, что ты узнал. А вы, вассалы Суя, следуйте вместе с ним.
Дзадзиури ожидал, что Суй вернет ему кинжал, но Суй вместо этого преподнес ему дубинку.
— Если бы я тебе вернул кинжал, это бы значило, что ты по моему приказу должен воевать против всех, даже против своих братьев. А теперь ты обязан лишь защищать себя, меня и свою деревню, — пояснил Суй.
Обратно они шли не торопясь. Посреди дня останавливались на привал, пускали пастись скот, Каринэ готовила скромный обед, мужчины охотились. Дзадзиури удивляло, что мелкую дичь Суй скармливал сове, но он даже не спрашивал: и знания языка не хватало, и лезть в чужие дела и обычаи было неприлично. По дороге пели песни. Алазанец, когда не пел, курил трубку, и тогда Суй отъезжал так, чтобы быть со стороны ветра.
Старки не курили. Табак не был проклят, в отличие от наркотиков, но еще великий Энгуэу Эу сказал:
— Я могу пить, могу не пить. Я могу любить женщин, могу не любить. Я могу играть в карты и кости, могу не играть. А вот если я начал курить, я раб табака.
Поэтому лет в шесть старкским детям устраивали "день курения": смешивали лучший табак с травами, еще усиливавшими его действие и начальную притягательность, а затем синдром отравления. Дети накуривались, потом несколько дней их выворачивало. Кое-кто умирал, зато остальные на табак уже смотреть не могли.
Но не нужно думать, что Суй бездельничал по дороге. Каждое утро он вскакивал, сбрасывал одежду и начинал военные упражнения. Затем натирал те места на теле, где появлялись волосы, эпилирующей мазью, мылся (для этого иногда запасали воды с вечера), умащался, и лишь после этого садился за завтрак. Вечером он записывал на листочках что-то, а иногда зарисовывал цветными палочками. Любопытная Каринэ подсмотрела, что на листках были, в частности, портреты ее и ее мужа, карикатурное и злое изображение ее бывшего свекра и пейзаж Ахали-Сопели,
В некоторый момент, посмотрев на железную мускулатуру Суя, женщина вдруг подумала, что еще лучше было бы стать рабыней Суя, но сразу же прогнала грешную мысль от себя и больше ее не допускала. А муж ее понял, что если бы они с Суем сражались десять раз, он бы десять раз проиграл.
Дзидзаури не очень нравилось, что Суй так бесстыдно ведет себя перед его женой, но он не мог не уважать своего хозяина: спит на вырванной собственными руками траве, закутавшись лишь в плащ, безжалостно тренирует себя каждый день да еще что-то умное пишет. Он не выдержал и ночью заговорил об этом с женой.
— Он враг мой и благодетель мой. Я не знаю, что делать. Он ведет себя так, как будто наши приличия для него не существуют. А я вижу, что у него есть свои, и только с ними он считается.
— Муж, ты ошибался, если мне, женщине, позволено что-то сказать. Я теперь вижу: старки не враги, они хозяева. А слуги должны принимать обычаи хозяев без возражений. Теперь нам с тобой обратного пути нет. Нам надо становиться старками или оставаться слугами.
Горцу сразу стало все ясно: действительно, хозяева! И в голове все улеглось: нужно перенимать их обычаи и их понятия о приличии, не теряя чести и гордости. Пути назад, действительно, нет. А хозяин достойный, такому служить не стыдно. Он стал еще внимательнее относиться к поведению хозяина, учить старкские слова. Дзадзиури на следующее утро, преодолев стыд, сбросил одежду и стал тренироваться вместе с хозяином в рукопашном бою. Каринэ поднесла после окончания учебного боя обоим бойцам вина, промыла их синяки (всего один у Суя, зато массу у мужа) и невольно сравнила: мощный, волосатый, страстный, но неуклюжий по сравнению со старком и вонючий муж и крепко сложенный, ловкий, гладкокожий, приятно пахнущий, но какой-то весь внутри бесстрастный, господин. Муж весь запыхался и был покрыт потом, а старк лишь слегка раскраснелся. Когда прошло возбуждение боя, муж задрожал от утренней прохлады и быстрее оделся, а старк как будто ею наслаждался. Но надо было отдать честь мужу: сражался он достойно и чего-чего, а трусости в нем не было ни капли.
