Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка
Скоро выяснилось, что Эльза совсем не пострадала, лишь измазалась в саже и была сильно напугана. От неожиданного потрясения она долго ничего не могла сказать, все смотрела в никуда, широко раскрыв глаза, бессмысленно шевеля бескровными губами и беспрестанно ощупывая свое платье.
Не меньше, чем Эльза, был напуган и Хорст, которого колотило все то время, что он нянчился с супругой. Окончательно придя в себя, она даже начала фыркать на мужа, выражая недовольство его излишним вниманием, но затем и сама переключилась на заботу о Хорсте.
Когда суета вокруг женщины улеглась, и стало возможно отвлечься каждому на свои дела, Пауль и Михаэль незамедлительно вернулись к старому конфликту.
Максимально подробно описав известные приметы кареты, нотариус позволил себе усомниться в том, что его экипаж может находиться в конюшне при трактире. Также Пауль рассказал, что в действительности карета ему не принадлежит.
- Я скромный служитель аббатства, и не по моим доходам иметь собственную карету. Ее мне любезно предоставил для поездки барон Кюнне, с которым я состою в давних дружеских отношениях. На дверце должен быть изображен герб барона, а под ним выполнен вензель с литерами "Б.Б.К." - "барон Бернхарт Кюнне".
Виллем, которому была адресована последняя фраза нотариуса, лишь пожал плечами, давая понять, что в полутьме конюшни не мог как следует рассмотреть таких деталей.
Предоставив Келлерам возможность заниматься друг другом, остальные путники вышли из трактира во двор, где спешно направились к конюшне. Ветер здесь и не думал успокаиваться. Разбушевавшись не на шутку, он сбивал с ног и не позволял разомкнуть веки. Снегопад уже прекратился, однако теперь ветер носил плотные тучи колючих ледяных хлопьев, поднимая их с земли.
В конюшне было темно, тихо и довольно тепло. Спать здесь, конечно, вряд ли бы кто согласился, но только по той причине, что сейчас любая комната трактира пустовала. Крепкие стены из толстых хорошо подогнанных досок не пускали сюда непогоду и даже ее рева. Во мраке застучали копыта, послышалось короткое ржание. Это, почуяв людей, завозились лошади.
Принесенная Виллемом масляная лампа маленьким желтым огоньком достаточно освещала разве что саму себя. Николаус скользнул во тьму, пошарил по стенам. Что-то звякнуло, и в руках юного фон Граусбурга ярко вспыхнул факел, от которого он сразу запалил второй и протянул его Виллему.
Зрение Пауля раньше всех приспособилось к свету. Увидев воочию темную карету, пристроенную в углу конюшни, он остановился как вкопанный, не решаясь подойти ближе. Та же форма и в точности такой же цвет. Тот же рычаг тормозного механизма с деревянной рукояткой, обмотанной зеленой тряпкой.
В представлении Пауля одних этих признаков вполне хватало, чтобы достоверно отличить доверенный ему экипаж от какого-либо иного. Но с другой стороны Пауль отдавал себе отчет в том, где и при каких обстоятельствах оставил карету. Она просто не могла очутиться здесь. И нотариус не верил собственным глазам, сокрушаясь, что не удосужился как следует запомнить тех пегих лошадок, которые его везли.
И Пауль лихорадочно соображал, пытаясь отыскать любое мало-мальски логичное объяснение всему происходящему с ним в настоящее время.
Логично было предположить, что некто обнаружил карету на дороге, немало с ней помучился на ледяном ветру, поставил на колеса и пригнал на постоялый двор. Тогда куда делся этот некто? Почему не отметился в трактире, где Пауль непременно его бы увидел? Впрочем, такая версия никуда не годилась, ведь Рейхенштейн за несколько минут до приезда семьи Келлеров заглядывал в конюшню и не видел там ни кареты, ни лошадей. Пусть освещение тогда уже было скудным, а сам Пауль находился на взводе, но он не мог не заметить своего экипажа. Наверное, не мог.
Однако покосившись на Михаэля Бреверна, пристально наблюдавшего за ним, Пауль впервые задумался о состоянии своего рассудка и сумел выдавить из себя сиплое:
- Это она, господа.
На негнущихся ногах Пауль, все яснее осознававший себя тихо помешанным, последовал за Николаусом, предложившим получше рассмотреть экипаж. Мало ли желтых карет в этих краях. Огонь факела, услужливо поднесенного к двери, высветил герб и вензель барона Кюнне. На что Пауль Рейхенштейн даже не стал реагировать - для него все было определено.
- Я знал одного человека из Берлина, который на дрянной проселочной дороге выпал из кареты, когда заснул, - сказал Михаэль и, увидев укоряющий взгляд Николауса, поспешил добавить: - В этом нет ничего постыдного.
- Да, но я не спал и ниоткуда не выпадал, - вяло сопротивляясь, ответил Пауль и попросил: - Господа, давайте уже уйдем отсюда. Оставим это место, и я буду обдумывать случившееся позже и исключительно в одиночестве.
- Господин нотариус, вы говорили про трещину на сундуке для багажа, - напомнил Николаус, вопреки воле Пауля все еще настроенный обследовать карету.
- Приметная такая, - кивнул нотариус. - Глубокая, грубо заделанная и наспех замазанная краской. Она должна быть на крышке сундука.
Мужчины обошли карету, осмотрели сундук, с легкостью обнаружив трещину точно в указанном месте и полностью совпавшую с описанием.
- Кто бы сомневался! - часто закачал головой Пауль и направился к выходу из конюшни. - Пойдемте отсюда.
- Давайте хоть вещи ваши заберем, - предложил Виллем, открывая незапертую крышку сундука, - раз уж мы все равно тут.
Стоило нотариусу заглянуть внутрь, как он изменился в лице: рот широко распахнулся в изумлении, глаза округлились, в них то ли блеснула надежда, то ли отразились признаки окончательного безумия. Пауль буквально простонал:
- Это не мой багаж.
- Час от часу не легче, - едва не закричал Михаэль. - Вы уверены?
Вовсе не заметив интонации в голосе Бреверна, Пауль принялся за объяснения:
- Чертовщина какая-то! Я сам размещал багаж перед выездом, не доверяя вознице. У меня было две больших коричневых сумки, а эти красные мне не принадлежат. Посмотрите сами, господа.
- Они явно женские, - вставил Виллем, вытаскивая сумки из сундука.
Михаэль Бреверн подошел ближе:
- Будьте добры, Виллем, откройте их.
Сверху на сумки налетел Пауль, схватился за ручки и был настроен защищать чужое имущество, как оказалось, еще и свою честь:
- Простите, я не позволю открывать их. Это выглядит крайне непристойно.
- Подождите, Пауль, - начал Михаэль. - В вашей карете посторонние вещи, и ваш долг, как честного христианина, вернуть их настоящему владельцу, которого мы сможем узнать, только открыв сумки.
- Господин нотариус, Михаэль прав, - вступил Николаус. - Хозяйка будет вам только благодарна.
