Елена Костромина - Трафарет вечности
— Не весь, да и не стал бы он… Троих только и извел. За дело, видно. Да и пользы от некроманта, да от ведьмы черной… А в гору себя заточить он сам позволил, оттого, что убил Отца Тишины бесчестно.
— И что? Надо было их всех известь! Да под самый корень!
— Ты пойми, дурья твоя башка, нельзя их известь под корень, новые придут, много тебе радости с того будет? А всех вампиров не изведешь никогда, да и нельзя! Равновесие… А дело в том, что — бесчестно. Со спины он его ударил, тот его и не видел даже.
— Вранье, — убежденно ответил Петр.
— Он сам так сказал, — веско возразил Михаил.
Некоторое время помолчали. И Петр, и Михаил знали цену словам. Научил их этому Федор, умевший и лгать, и хитрить, и уклоняться от истины, и умалчивать правду. Одно было несомненно — если Федор прямо говорил что-то, то так оно и было. Да вот только в спину он не бил. И учеников своих наставлял — победить ударом в спину — значит поиграть бой. Навсегда.
Михаил вздохнул и продолжил:
— И знаешь же, с тех пор, как Кузьма родился, ни разу клинок не обнажал. Ни саблю, ни дагу, ни кинжал. Скальпелями только балуется.
— Балуется… Я так саблей не смогу, как он скальпелем.
— Сравнил мыша с горой. Где он учился, да как, да сколько веков? А ты того только и умеешь, чему он тебя научил. А он… кончились наши разговоры, вон, идут, рыболовы… Глянь-ка, щуку какую Кузьке приманил!
Петр выглянул в окно. Кузьма нес в сетке здоровенную щуку, и сияющий его вид говорил о многом — и о том, что мальчишка и думать забыл о Пушкине, и о том, что щуку поймал он сам. С какой-то долей неощутимой помощи Федора.
— А ты говоришь… Если бы он со мной на рыбалку хоть раз пошел… Я бы наверно, со страху бы помер…
Когда Кузьме исполнилось двенадцать лет, он в очередной раз задумался об ограничениях, наложенных на него родственниками. Обычный серый осенний день шел, как шел. Федор приехал как обычно. Дверь, как всегда, открыта — заходи, кто хочешь. Федор хотел. На веранде — ни души. Значит — все на кухне. Если вообще кто-то есть в доме. Федор снял куртку и ботинки, нашел "свои" тапочки и прошел темным коридором на кухню. В кухне горел неяркий свет, у плиты колдовала Людмила. Кухня, ее гордость и любимое место в доме, состояла из двух частей.
Первая — старинная, отделанная диким камнем и кирпичом, с огромным камином, переделанным в очаг, с пучками пряных трав и косичками лука, причудливыми банками солений и медными, ярко начищенными кастрюлями. Вторая — суперсовременная — кафель, фаянс, сталь, мягкие обтекаемые линии, кобальт и хром, синий, серый и белый. В центре композиции царил огромный холодильник кобальтового цвета, скрывающий достаточно еды, чтобы прокормить армию средних размеров. В углу кухни стояла плита, ослепительной окраской и размерами почти ничем не уступающая холодильнику. В ней сейчас пеклись пироги.
Федор несколько секунд постоял в тени, рассматривая ярко освещенную кухню, пахнущую пирогами и кофе, корицей, мятой и чем-то таким, от чего у Федора всегда щемило сердце… Обжитым домом.
— Привет, Феденька, — сказала Людмила, не поворачивая головы.
— Привет, Мила, — ответил Федор, выходя из тени, но, оставаясь за порогом, — Как ты всегда меня узнаешь?
— Не знаю, Федь… Ты какое-то тепло приносишь… Не знаю. Знаю, что это ты. Ты что на пороге стоишь?
— Уже не стою, — Федор прошел в кухню, в круг света.
Мила достала из недр ослепительно-синей плиты огненный противень и, через несколько мгновений Федор с наслаждением впился в лавово-горячий пирог.
Из ниоткуда, как все кошки, возник Тихон, расчесал лапами усы и завел любимую песню:
— Расскажу я вам, дети мои, сказку…
— Ты, давай рассказывай, а мы пока пироги есть будем, — сказала Людмила, а Федор добавил:
— С мясом.
— А мне?! — возмутился кот.
— Так ты же не хочешь? — удивилась Людмила, — Ты же сказки рассказывать станешь?
— Позже расскажу! — заявил Тихон и тут же утянул с противня только что отрезанный кусок.
Сказки от которых надолго пропал бы аппетит были отложены на неопределенный срок, Людмила и Федор с облегчением вздохнули.
Утолив первый голод, Федор долго пил чай и рассказывал Людмиле почему студенты лечфака нуждаются в тотальной лоботомии, она смеялась, пришел из школы Кузя и они долго болтали о пустяках. Наконец, весь чай оказался выпит, пироги съедены, Кузя отправлен учить уроки. Федор поднялся в кабинет Михаила Петровича.
Когда он вошел в кабинет, Кузя сидел на подоконнике и смотрел в окно.
— Что случилось?
— Ничего, — скучным голосом ответил Кузя.
— А! Значит, все хорошо, — согласился Федор, — Принеси мне, пожалуйста, "Альберта Великого".
— Он на столе лежит, — ответил Кузя, не пошевелившись.
— Спасибо, — вежливо ответил Федор, подошел к столу и, сев за него начал читать старинный травник, сам не заметив, как углубился в изучение рукописи, присланной Михаилу на экспертизу.
Кузя продолжал сидеть на подоконнике, хотя Федор краем глаза видел, что ему очень неудобно сидеть в такой позе. Федор делал вид, что ничего не происходит до тех пора, пока Кузя, не повернулся к нему лицом и не спросил:
— А ты можешь вызывать огонь? Ты можешь заколдовать ветер?
— Могу… А что случилось? — озадачился Федор.
— Дедушка сказал, что мне нельзя заниматься магией!
— Значит нельзя, раз Михаил Петрович сказал… — пробормотал смущенный Федор.
— Значит, я никогда не стану ведьмаком?! — резко спросил Кузя.
— Кузя, что случилось, кто тебя обидел? — совсем беспомощно спросил Федор.
— Никто меня не обидел! — взвился Кузьма, спрыгнул с подоконника и выскочил из библиотеки раньше, чем Федор успел открыть рот, чтобы ответить.
Несколько минут Федор сидел в раздумьях, обдумывая, что и как делать, для хоть какого-нибудь исправления ситуации… Вызывать огонь? Колдовской ветер? Что за черт?!
Так ничего и не поняв, Федор пошел искать Людмилу.
Людмила была где всегда — на кухне. Обложившись книгами и рукописями со всех сторон, она что-то увлеченно писала, перечеркивала, поправляла, записывала какие-то сноски на других листках и продолжала писать на том же самом листе, что и сначала.
— Мил, ты очень занята?
— Нет, Федь, не очень. Мне тут просто мысль пришла, я ее решила записать. Если вольфрам…
— Нет, солнышко, Милушка, химию свою оставь, — взмолился Федор, зная по опыту, что про металлические сплавы Людмила могла говорить часами, если не сутками, — Ты мне лучше скажи, что случилось с Кузей?
— Ой, он весь день сегодня смурной.
— Да я уж видел! Странно. Пока мы плюшки трескали, он веселился…
