Телиэль - Стихи

Я знаю ночное имя,
я знаю, давно ты спишь,
не тронь меня, пусть моими
останутся боль и тишь.
И пальцами ледяными
ищи глубину в других,
я ведаю это имя,
но все же хочу — своих!
Отчаянье или слава,
безвестность или молва,
бескровно или кроваво —
свои я найду слова.
И с призраками седыми
ходить не тебе — стихий
твоих мне открыто имя,
оставь мне мои стихи.

Юго-восточный ветер имя принес твое.
Ранена звуком этим, сбита стрелою влет.
Имя — прикосновенье дрогнувший жарко рук.
Света проникновенье в замкнутый круг разлук.

Сквозь прочность камня, сквозь стен опору,
как сквозь щелястый шалаш лесной,
проходит снова — в любую пору —
порыв ветров стороны одной.
Ни холод северный, злой и вьюжный,
ни влажный западный — брат дождей,
ни благодатный капризный южный —
лишь ветер гор, легких вздох степей.
Я просыпаюсь опять от плача,
и в каждой щели — холодный стон.
А дом не знает, что это значит,
бетонно, каменно удивлен.
Ладони складываю я вместе,
и режет пальцы тугой поток.
Скажи, крылатый, какие вести?
Качает флюгер мой — юг-восток.
Но нет вестей, и на миг стихает
полночный ветер, бессонный стон,
и флюгер-ленточка отдыхает,
и холод гонит о прошлом сон.
Насквозь пронзает пространство злое,
и воет вновь, как от боли в щель.
Души осколок моей стрелою
ветра взметнут — и укажут цель.

Ветер мой девяти смертей,
жизней всех девяти,
с юго-востока ли нет вестей
вдоль твоего пути?
В пальцы ты ледяной волной
вложишь касанье — чье?
Дом ночами качая мой,
плачешь или поешь?
Кто так строил безликость стен,
чтобы один лишь ты
брал твердыню бетона в плен,
ветер моей мечты?
Северо-западный дождь прольет,
влагу осенних слез,
к юго-востоку в ночной полет,
зная, что все всерьез…

Вихрь умчал юго-восточный,
дерзкий, злой, кинжально-точный.
На Москве — покров.
Я впервые — уж за годы —
вижу таинство природы
в белизне дворов.
Все сместилось в мире этом…
Ну, какие же приметы
ранний снег сулит?
Белый снег, как бинт на рану —
я зимой спокойней стану —
все не так болит.
До ноябрьских, бывало
здесь асфальт не укрывало —
горяча земля.
А теперь пришли метели,
и еще не облетели
клены, тополя.
Белый снег с листвою яркой
лег на снег парчою маркой,
как на аналой.
Лес подмерзший пахнет небом,
ледяная вьется небыль
над моей Москвой.

Всякий раз, смотря, который час,
я прибавлю два — а как у вас?
Если мне позволено поспать,
вам, наверно, надо бы вставать.
Если полночь бьет в мое окно,
то у вас глухая ночь давно.
Если ветер влажен по утрам,
долетит с дождями он и к вам.
Два часа — за столько самолет
покрывает этот перелет.
Два часа — два взмаха — два шага,
но сквозь них — ни слезы, ни рука.
И опять взгляну — который час,
девять здесь — одиннадцать у вас,
будто эта призрачная нить
расстоянье может изменить.
Будто станет маленьким — простор,
и за лесом встанут спины гор,
все как сон, плывущий наяву…
По каким часам я здесь живу?
But his feet were hewn from under him,
and he was hurled upon his face…his iron
crown they beat into a collar for his neck
and his head was bowed upon his knees.

Ноги подломились — больно!
Что же вы теперь — довольны?
Радуйтесь, врага нету,
вечному сиять свету.
Слабому одна милость —
до колен лицо клонилось,
острые зубцы режут,
и ваш дивный смех — скрежет.
Ночь теперь полна ядом —
не успеть, не встать рядом,
не достигнуть Врат Ночи,
память душу жжет, точит.
Как теперь идти — поздно,
пред одною — все звезды,
пред одною — все боли,
где же взять теперь воли?
Одному-то как в мире?
Милосердна ночь — шире,
в темноту упасть криком,
и все сны — одним ликом.
И все дни — одним светом,
и его уже — нету,
а идти куда — ясно,
а звезда твоя — гаснет…
Сердце догорит — черным,
ветер злобно плащ дернет.
Лишь одно тебе ново —
вспомнишь ли любовь снова?

Если в терпкой траве упаду,
Не почуяв еще, что свершилось,
если в небе увижу звезду,
где вчера ничего не светилось,
если ветер дохнет темнотой,
и дорога прорежет предгорья,
я своею отправлюсь тропой —
то ли к счастью, а то ли на горе.
Я руками нашарю следы,
застывавшие в пепле горячем,
я напьюсь горьковатой воды,
засмеюсь, запою и заплачу,
буду звать, не надеясь еще,
буду ждать, до конца не поверив,
и когда лунный свет потечет,
распахнутся в развалинах двери.
Что увижу — не важно, не суть,
что услышу — и так мне понятно.
Мне укажут, что истинный путь,
путь к себе — не сюда, а обратно.
И проложат — как меч в темноте
меж тенями прямую дорогу,
я шагну — и глаза встречу те,
что даны человеку — и богу.
Не успею спросить одного —
это слов не измерено мерой —
что я сделать могу для него —
жизнью, смертью, любовью и верой…

На день, на имя, на звезду
замкнута цепь, как на замок,
А это значит — я приду,
и ты придешь, хоть путь далек!
Лети, осенняя листва,
горите, белые снега,
гуди, как колокол, молва —
руки касается рука…
Пьянит терпенье, как вино,
и сердце бьется под рукой,
и в мире важно лишь одно —
тревожный шепот наш ночной.
Лети, осенняя листва,
горите, белые снега,
гуди, как колокол, молва —
руки касается рука…
Открой глаза, найди ответ,
и осознай себя — собой,
вдохни соленый лунный свет,
и ветер утра голубой.
Лети, осенняя листва,
горите, белые снега,
гуди, как колокол, молва —
руки касается рука…
Ищи упавшую звезду,
распутай тройственность имен,
но знаю я, куда иду,
а ты незнанием силен…
Лети, осенняя листва,
горите, белые снега,
гуди, как колокол, молва —
руки касается рука…
Не повернуть дорогу вспять,
и не согнуть бессильных плеч,
но можно путника распять,
и можно ведьму просто сжечь.