Дэвид Эддингс - Обретение чуда
— В небольшой деревне, — начал Волк, — у подножия гор, вдали от торговых путей. У них был домик в конце улицы, маленький, но крепкий. Твой отец сам построил его. Он работал каменотёсом. Я часто останавливался у них, когда проходил мимо.
Голос старика, описывающего деревушку, дом и его жителей, успокаивающе дребезжал, и Гарион слушал, так и не успев понять, что засыпает.
Было уже очень поздно, казалось, вот-вот начнёт рас светать, когда мальчик, всё ещё в полусне, почувствовал, что его поднимают и несут наверх.
Старик оказался удивительно сильным. Тётя Пол находилась рядом — Гарион знал это, даже не открывая глаз. От неё исходил присущий только ей запах, так что не узнать её в темноте было невозможно.
— Укрой его, — тихо сказал господин Волк тёте. — Пусть спит.
— Что случилось? — так же тихо спросила она.
— В городе был мерг — пришёл в лавку торговца пряностями; задавал странные вопросы и пытался дать мальчику энгаракский грош.
— В Верхнем Гральте? Ты уверен, что он всего-навсего мерг?
— Трудно сказать. Я ведь с трудом различаю мергов и гролимов.
— А монета где?
— Я успел подхватить её с пола и дал мальчику сендарийский грош. Если наш мерг — гролим, пусть последует за мной. Буду рад дать ему побегать.
— Ты уходишь? — почему-то грустно покачала она головой.
— Пора. Пока мальчик здесь в безопасности, нужно уйти за границу: есть кое какие дела. Если мерги начали появляться в таких богом забытых местах, мне становится не по себе. На наших плечах лежит тяжёлое бремя ответственности, и нельзя допустить хоть малейшую оплошность.
— Надолго покидаешь нас? — спросила тётя Пол.
— На несколько лет. Загляну кое-куда, повидаюсь кое с кем.
— Мне будет не хватать тебя, — мягко выдохнула тётя Пол.
Старик засмеялся.
— Становишься сентиментальной, Пол? — сухо заметил он. — На тебя не похоже.
— Ты знаешь, о чём я. Не подхожу, видно, для той задачи, которую ты и другие возложили на меня. Что я понимаю в воспитании мальчишек?
— Не беспокойся, всё в порядке. Не отпускай малыша и не впадай в истерику при некоторых проявлениях его характера: парень врёт и не краснеет.
— Гарион? — потрясённо охнула тётя.
— Он так здорово врал мергу, что едва не убедил даже меня!
— Гарион?!!
— И потом, он начал расспрашивать меня о своих родителях. Что ты ему говорила?
— Почти ничего. Только то, что оба умерли.
— Вот и хорошо, — заключил старик. — Не стоит говорить малышу вещи, которые тот не в силах осмыслить.
Беседа всё продолжалась, но Гарион вновь заснул, почти в полной уверенности, что видит сон.
Но на следующее утро господина Волка уже не было.
Глава 4
Времена года теснили друг друга: лето превращалось в осень, пылающие краски сменялись белым покрывалом, зима с ворчанием уступала место весне, а весна превращалась в жаркое лето. Шли годы; незаметно взрослел Гарион. Росли и другие дети — все, кроме бедняги Доруна, которому, казалось, предстояло всю жизнь оставаться тощим коротышкой. Рандориг поднялся, как молодое деревце, и был уже едва ли не выше любого обитателя фермы. Забретт расцвела так, что многие мужчины бросали на неё заинтересованные взгляды.
Ранней осенью, как раз перед четырнадцатилетием Гариона, жизнь его едва не оборвалась. Побуждаемые какими-то странными инстинктами, присущими всем детям, имеющим в своём распоряжении пруд и поленницу дров, они выстроили плот, не очень большой и не очень надёжный, вечно уходящий одним углом под воду, если вес распределён неравномерно, и обладающий неприятным свойством разваливаться в самые неподходящие моменты.
Естественно, именно в это утро на плоту оказался Гарион, которому не терпелось показать собственную храбрость, и тут плот неожиданно решил раз и навсегда вернуться в первоначальное состояние. Скрепы развязались, и брёвна разошлись в разные стороны.
Только в последний момент, почуяв опасность, Гарион сделал отчаянную попытку добраться до берега, но плот начал разваливаться с удвоенной быстротой, и мальчик очутился на бревне, в панике размахивая руками, чтобы хоть как-то сохранить равновесие, обшаривая умоляющими глазами болотистые берега в поисках помощи. И тут на откосе, за спинами приятелей, вновь появилась знакомая фигура человека на чёрной лошади, в тёмном плаще, горящими глазами наблюдавшего за тонущим мальчиком. В этот момент подлое бревно вывернулось из-под ног Гариона, он пошатнулся и плюхнулся в воду. Он умел многое, но, к сожалению, никто не позаботился научить его плавать, и, хотя в пруду было не очень глубоко, вода скрыла мальчика с головой.
Дно пруда оказалось противным, илистым, скользким, со множеством лягушек, черепах и одиноким, отвратительно змееподобным угрем, ускользнувшим прочь, как только Гарион потревожил покой водяных растений, словно камень, брошенный небрежной рукой. Мальчик забарахтался, глотнул воды, вырвался на поверхность, жадно вдыхая воздух. В ушах звенело от криков приятелей. Тёмная фигура на откосе не двинулась с места, и на секунду каждая деталь этого ясного полдня запечатлелась в мозгу Гариона. Он даже заметил, что, хотя и всадник, и лошадь стояли под палящими лучами осеннего солнца, никто из них не отбрасывал тени.
Как ни странно, в эту минуту он успел удивиться такому невероятному происшествию, но тут же снова ушёл в мутную зеленоватую воду. И пока мальчик из последних сил барахтался среди ряски, в голову неожиданно пришла мысль схватиться за бревно и удержаться на плаву, но, к несчастью, он оказался прямо под бревном и сильно ударился макушкой. Из глаз посыпались искры, в ушах стоял непрерывный рёв, и он без борьбы опустился на дно опять, к водорослям, протягивающим навстречу извилистые щупальца.
И тут внезапно рядом очутился Дерник. Гарион почувствовал, как его грубо тащат за волосы по направлению к берегу. Кузнец вытянул полуживого мальчика на землю и несколько раз надавил на грудь, чтобы вытеснить из лёгких воду, так что затрещали рёбра.
— Хватит, Дерник, — прохрипел наконец Гарион и приподнялся.
Кровь из широкой раны на лбу тут же залила глаза. Вытерев их, Гарион огляделся, ища тёмного, не отбрасывающего тени всадника, но тот исчез. Мальчик снова попытался сесть, но внезапно всё вокруг завертелось, и он потерял сознание, а когда пришёл в себя, оказался в собственной кровати с перевязанной головой. Рядом стояла тётя Пол, уставившись на него горящими яростью глазами.
— Глупый мальчишка! — прошипела она. — Что ты там делал?!
— Катался на плоту, — ответил Гарион, изо всех сил делая вид, будто ничего не произошло.
