Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — ландесфюрст
— Ты его хотела убить? — спросил я.
Она ответила негромко:
— Нет.
— Не верю, — сказал я зло. — А что ты делала?
Она ответила почти равнодушно:
— Все равно убьешь, разве не так?
— Я хочу знать, — отрезал я, — за что!
Она чуть поморщилась.
— Ну… за преступную любовь… Это сэр Каниг, мы с ним играли еще детьми… Родители обещали нас поженить, когда вырастем, я уже тогда в него влюбилась…
Она умолкла, я спросил настойчиво:
— И что дальше?
Она ответила с болью в голосе:
— Его взяли оруженосцем к герцогу Бреддеру, там он был через несколько лет возведен в рыцари. А когда собирался возвращаться, к герцогу приехала из столицы его племянница. Он был очарован этой ведьмой, потерял рассудок, забыл обо мне и о возвращении…
Я переспросил:
— А она точно его околдовала с помощью черной магии?
Она не сказала сразу же, что да, именно так, а как же, что я и ожидал, однако запнулась, потом произнесла тихо:
— Я так решила… ибо чем еще как не черной магией можно объяснить? Хотя говорят, мужчина может за одну минуту забыть прошлую любовь и увлечься другой женщиной… Я в это все еще не верю…
Я пробормотал:
— Ну, это зря.
— Что, — спросила она отчаянным голосом, — вы так можете? Почему?
Я наконец опустил меч, а затем, подумав, со стуком вбросил его в ножны.
— К сожалению, леди, — сказал я деревянным голосом, — иногда что-то в нас происходит. Отворачиваемся от красивых и верных, бросаем свои души под ноги дурам и шлюхам.
Она как будто и не заметила, что минуту назад у ее горла был острый клинок, а теперь исчез.
— Неужели это правда?
Голос ее был полон отчаяния. Я ощутил себя как уж на сковородке, не могу смотреть в ее чистые честные и такие страдающие глаза.
— Леди, — пробормотал я, — лучше вам не баловаться с этой магией… Она ведь тоже не белая. Белой не бывает, все это черное и нечестное.
Она опустила голову.
— Милорд, я совсем потеряла голову от отчаяния.
— Подумайте, — предложил я, — если бы ваша попытка удалась? Он бы женился на вас…
— Да…
— Но разве вы бы забыли, — продолжал я, — что он одурманен вами, а любит другую? Что вы его держите в плену?.. Это нечестно, и вы себя будете грызть всю оставшуюся жизнь. Я же вижу, вы человек хороший, а хорошие люди почему-то совестливые.
Она прошептала:
— Моя магия не действует на него… наверное, сама не хочу, чтобы полюбил меня против воли…
— Просто он толстокожий, — предположил я. — Мы вообще как-то мало чего чувствуем в этой тонкой области… В общем, леди, доброго вам дня, я откланиваюсь, так как весьма… это… спешу!
Она сказала с тоской:
— Вы же паладин? Так убейте меня…
— За что?
— За колдовство…
— Вся любовь, — сказал я мрачно, — колдовство. Ка-а-ак прыгнет, бывает, когда и не ждешь, не знаешь, что и делать! А когда ждешь — не приходит, сволочь, где-то прячется. Или на другого посматривает…
Она спросила с отчаянием:
— Вы так меня и оставите?
— Как?
— Ну… не убив? Вы же должны искоренять колдовство?
— А так будете мучиться дольше, — сказал я твердо. — И жизнь не покажется… э-э-э… раем. И все-таки, леди…
Я заколебался, она спросила с надеждой:
— Что?
— У кого была пусть самая несчастная и безответная любовь, — сказал я невесело, — все равно неизмеримо богаче того, кто вообще не любил, не страдал, у кого не рвалось сердце от ревности и боли.
Я попятился, поклонился еще раз, повернулся и, провожаемый ее удивленным взглядом, побежал к Зайчику. Они с Бобиком бросились навстречу, я вскочил в седло и поскорее послал его дальше от места.
Бобик знает дорогу или уверен, что понял меня правильно, — несется так, что, если не останавливать, догоним только в Геннегау. Места, не затронутые войной, и только когда запахло Армландией, ощутилось недавнее скопление большой массы вооруженных людей на ограниченной площади: все вытоптано сапогами и копытами, везде пятна выжженной земли, пепел и зола, а дальше утоптанная до плотности камня земля, где прошла тяжеловооруженная рыцарская конница.
Бобику все войны и конфликты неинтересны, он знает, что жизнь прекрасна и удивительна, мчится красивыми прыжками, подпрыгивает на бегу, хватая широко раскрытой пастью бабочек — не так летают, дуры, — выпугивает из высокой травы птиц — а чего тут разгнездились без разрешения, — насмешливо оглядывается на Зайчика, попробуй догони, лосяра…
В какой-то момент он насторожил уши и на бегу повернул голову. Я уже знаю этот жест, придержал Зайчика, до слуха долетел лязг мечей, злые возгласы, затем отчаянный женский крик.
Первой мыслью было правильное: чего, дура, полезла в глухой лес? После чего я должен бы продолжить путь, уже не дурак — искатель приключений, мудрый местами правитель, но руки сами повернули арбогастра в ту сторону.
Пес ринулся туда первым, арбогастр сделал мощный прыжок, проламываясь сквозь высокую зеленую стену кустарника, и я успел подумать со стыдом, что все-таки я другими местами еще дурак…
На открытой площадке между редкими деревьями-великанами двое мужчин деловито связывают брыкающуюся женщину, я успел увидеть распущенные дико красные волосы, еще двое переворачивают мужские тела в простой одежде, что распростерлись в лужах собственной крови, а четверо оседланных коней отбежали в сторону и смотрят с вялым интересом.
На треск кустарника все замерли, но мечи обнажили только двое, а те, что с женщиной в руках, остановились и, держа ее крепко, смотрят настороженно и злобно.
Бобик сел в сторонке мирно, замер, а то погоню обратно, на него покосились сперва, тут же перевели хмурые взгляды на меня.
— Эй, — сказал я весело, — а что тут происходит?
Один прорычал злобно:
— Езжай, куда едешь. И собаку свою плешивую убери.
— Ого, — сказал я, — за собаку ты мне ответишь, морда тупоносая. Объясняю еще раз — я хозяин этих мест. Потому повторяю вопрос: что… здесь… происходит?
Тот же один сказал мрачно:
— Тебе сказали, убирайся подобру-поздорову.
— Ответ неверен, — сказал я. — И слишком груб.
Оба не ждали, что я успею выдернуть меч с такой скоростью и одновременно пошлю вперед коня. Зайчик сшиб одного грудью, второй пытался отклониться, но я без труда достал его лоб кончиком клинка.
Мы пронеслись вперед, развернулись. Сбитый с ног старается подняться, но падает на локти, а те, что с женщиной, переглянулись и, бросив ее на траву, выхватили мечи.
Я неторопливо слез с коня, похлопал по крупу, чтобы отошел: мужчинам нужна арена для выяснений, хто тут альфа, а хто просто самец.
