Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — ландесфюрст
Барон Саммерсет, как представитель наиболее родовитой армландской знати, поднялся на другой стороне стола и красивым жестом вскинул кубок выше головы.
— Ваша светлость, — сказал он преданно, — вы вернули Армландии честь и достоинство! Мы пойдем за вами всюду в победах и поражениях, в бедах и радости!..
Сэр Клемент добавил резким голосом:
— У вас нет и не будет более преданных людей, чем мы, ваша светлость!
Я поклонился, поднес к губам кубок и долго пил, все смотрят и ждут, ибо никто не смеет прикоснуться к вину, пока сюзерен не выпьет и не сядет, а я, осушив наконец до дна, сказал с облегчением:
— За наши победы!
В зале люстры задрожали от громового «ура». Я поглядывал с царственной улыбкой, выжидал, когда сожрут мясо и поговорят между собой, гордясь подвигами и приобретениями, поднялся и сказал твердо и решительно, чтобы в корне пресечь всякие неуместные вопросы:
— Продолжайте пир, но не спалите дворец… да и столицу! Ладно, шучу… Я выеду навстречу наступающим войскам короля Барбароссы и Найтингейла. В мое отсутствие бдите здесь и работайте не покладая рук. Если кто где вдруг, то быстро и сразу, поняли?
Барон Саммерсет ответил за всех:
— За нас не беспокойтесь, ваша светлость, а вот вам понадобился бы отряд сопровождения!
Я сказал с тоской:
— Опять эта песня…
Виконт Рульф заметил хмуро:
— Не цветочки собирать едете, ваша светлость.
Сэр Геллермин уточнил:
— Короли любят, чтобы к ним относились с почтением. А если прибудете вот так, без никого…
Я ощутил, что он вообще-то прав, но постарался сделать свой голос громким и уверенным:
— Я с ними уже давно дружу, оба ко мне привыкли именно к такому, бессвитовому. Если приеду с большим отрядом, обеспокоятся и начнут ломать головы, что я такое задумал? В общем, я ненадолго.
Сэр Вайтхолд смотрел на меня с беспокойством, а когда я в удивлении поднял брови, он пояснил:
— Вам нужно договариваться с ними, чтобы остановились на заранее намеченных границах… Но короли есть короли, у них власть и армия. Никто не сможет остановить, если захотят продвинуться дальше.
За столами лица у всех посерьезнели, даже налитые до краев чаши и кубки не согнали с лиц тени тревоги.
Сэр Геллермин обронил веско:
— Благороднейший сэр Вайтхолд прав… как мне кажется.
Я решительно возразил:
— Бросьте! Король Барбаросса, как и Роджер Найтингейл, — рыцари. Они всегда свято держат слово.
— Перед всеми? — спросил сэр Вайтхолд.
— Вроде бы да, — ответил я. — Во всяком случае, меня не обманывали. Но даже если бы не подписали договор, — а они подписали, — и тогда бы держались достойно! Не волнуйтесь, они в самом деле друзья. Наши друзья.
Рульф пробормотал:
— Да, но… пирог больно лакомый.
— Нет, — сказал я резко, — они были рыцарями и останутся рыцарями. Корона портит… не всех.
Я видел, как они посмотрели на меня очень внимательно, затем Рульф сказал за всех:
— Возвращайтесь поскорее, ваша светлость. Мы не уверены, что в этой громадине что-то да не сломается.
— И что сможем починить без вас, — добавил барон Саммерсет.
Глава 6
Во дворе конюхи вывели Зайчика, он что-то пережевывает на ходу, из пасти летят искры. Бобик радостно распрыгался вокруг, лорды вышли меня проводить, кто-то поправляет попону, кто-то услужливо держит стремя.
Подбежал молодой парень в потертой одежде королевского лучника, я узнал гонца, что привез новости о замке Сворве в Армландии. Он сорвал шапку и низко поклонился.
— Ваша светлость?
Я кивнул.
— Говори.
Он спросил просительно:
— Помните, вы запретили мне поступать в королевскую армию?
Я ухмыльнулся.
— Надеюсь, ты так и поступил?
Он сказал серьезно:
— Да, я честный человек. Но, ваша светлость, а теперь можно?
— Что? — не понял я. — Королевской армии больше нет!
Он сказал хитренько:
— Я имел в виду вашу армию.
Я расхохотался. Мои лорды тоже довольно заулыбались, я покачал головой.
— Я не король.
— Но будете же, — сказал он убежденно.
Я не успел ответить, виконт Рульф вытащил из кошелька монету и бросил ее лучнику. Тот ловко поймал.
— Будет, — заверил сэр Геллермин, и остальные довольно закивали, — и ты вступишь в нее. Скоро!
Зайчик ринулся с места так стремительно, что у меня едва не оторвалась голова, вот уж не думал, что такая тяжелая, видно, в ней мысли, мысли надежные, государственные, а не какие-то поэтические…
Ветер засвистел в ушах и начал выворачивать веки, едва выметнулись за ворота Савуази. Я поспешно пригнулся, укрываясь как надежнейшим щитом мощной гривой, и только иногда поглядывал щурясь, узнавая места, по которым меня несет как брошенного мощной катапультой.
В одном месте проскочил, едва не стоптав стадо гусей, между двумя селами, пронесся по кромке пруда, но уловил за камнями, мимо которых пронеслись, странный серебристый блеск, трепещущий, как крылья испуганной бабочки, что никак не решит, безопаснее взлететь или остаться.
Рука моя сама по себе придержала Зайчика, я всмотрелся, свет прерывается, возникает снова, слишком похожий на разряд молнии, причем — идущий странно горизонтально…
— Бобик, — велел я, — сидеть, морда толстая. Зайчик, подожди меня здесь, присмотри за этим непутяшкой…
Он фыркнул недовольно, а я, покинув седло, заспешил, стараясь двигаться бесшумно, к странному месту.
Камни, к счастью, не грохочут под моими сапожищами, я вскочил на вершинку гребня и увидел, как шагах в пяти от меня некто в черном плаще с капюшоном на голове время от времени вытягивает руки вперед, а там, в сотне ярдов от нас, в густой зеленой траве, мужчина только что перехватил ножом горло убитого стрелой оленя и начинает снимать шкуру.
Я подкрался неслышно, приставил острие меча к прикрытой капюшоном шее мага и сказал негромко:
— Даже не дыши, подлая тварь!.. А теперь поворачивайся ко мне… медленно и даже очень медленно…
Он вздрогнул, потом застыл, а когда я чуть надавил острием в то место, где шея соединяется с черепом, вздохнул и начал поворачиваться.
Я держался настороже, готовый к любой неожиданности, но невольно вздрогнул, увидев прекрасное женское лицо, молодое и со скорбными глазами. Светлые локоны опускаются из-под капюшона на плечи и грудь.
— Ведьма, — определил я. — Сними клобук.
Я не опускал меч, острием направленный теперь ей в горло, а она медленно подняла руки, капюшон упал на спину, золотые волосы засияли во всем блеске. В больших голубых глазах страх, но нет паники, а скорее, я бы сказал, непонятная вселенская печаль.
