Грэм Джойс - Там, где кончается волшебство
Чуть ли не следующая машина остановилась. И я подумала: выходит, мини-юбка, будь она неладна, тоже обладает силой. Когда я села в машину, водитель так ударил по газам, что меня впечатало в сиденье. Эдакий прыщавый пижонишка с коком на голове. Я знала, как помочь ему с прыщами, но он не дал мне шанса. Откашлявшись, пижонишка изрек:
— Как делищи?
— Делищи хорошо.
Он ухмыльнулся, но я смотрела строго на дорогу. Он снова прочистил горло:
— Куда путь держишь?
— В Кивелл.
— Я прямо через него проеду.
— Отлично. Здорово.
Он неустанно дергал переключатель передач на поворотах и подъемах. Мне показалось, он это делает нарочно, чтобы тереться пальцами о мои коленки. Он в третий раз прокашлялся.
— Откуда едешь?
— Из больницы. Молочница замучила.
И после этого он больше не терся о мои коленки. Безмолвно высадил меня в Кивелле и умчался восвояси.
Тем же вечером, надев пальто, я села на крылечко перед нашим домом и долго вглядывалась в ночное небо, выискивая спутники и попивая бузиновую настойку, пока не отрубилась. Мамочка не одобряла пьянства, но я, сказать по правде, начинала видеть в нем определенные преимущества. Во-первых, звезд становилось вдвое больше. Я слышала, что русские посылали в космос обезьян и собак, но не вернули их обратно, в отличие от Валентины. Оставили там умирать и дальше вертеться вокруг Земли до бесконечности. Интересно, будут ли они там разлагаться. Наверное, не будут, вряд ли. Мумифицированные собаки и обезьяны, вращающиеся по орбите. От этой мысли снова захотелось выпить.
Я и представить себе не могла, что жизнь моя так сильно изменится, когда Мамочка попадет в больницу. Мамочка почти двадцать лет стеною ограждала меня от мира и указывала в нем дорогу. Прокладывала мой жизненный маршрут, как тройку среди непаханых лугов. Я говорила, как Мамочка, одевалась, как Мамочка, я даже двигалась и держалась, как Мамочка.
Во многом именно из-за нее я умудрилась остаться в стороне от быстро меняющейся действительности. В отличие от большинства моих ровесниц, я не гналась за прихотливой модой шестидесятых, не бредила косматыми поп-звездами, не истязалась переменами в политике и не подстраивалась под новый ритм общественной жизни. Технический прогресс почти не проникал в наш мирок, рост общего благосостояния нас тоже не коснулся. Мы с Мамочкой, по сути, жили так же, как люди жили лет пятьдесят тому назад. А может быть, и больше.
Что говорить: мы были очень похожи, но между нами существовало одно принципиальное различие. Мне не хватало Мамочкиной веры, во мне ее было маловато. Она об этом знала. Знала и прощала. Но, размышляла я, потягивая бузинную настойку и выискивая в небе спутники, она же сама учила, что верований в мире столько, сколько звезд на небе. А звездам, я знала, нет числа.
8
Воскресным утром ко мне зашел Билл Майерс, без формы.
— Можно я ее навещу? Побалую виноградом? — спросил он.
— Не стоило даже спрашивать, — сказала я. — Ей только в радость. Она лежит в двенадцатой палате. А виноград предпочитает черный.
— Значит, в двенадцатой?
— Какое это имеет значение?
— Да никакого, — промолвил он и отвернулся. — Никакого. — А я подумала: зачем же он врет?
Перед его уходом я спросила:
— Что будет с теми уродами, которые ее избили?
— Их здесь никто не знает, — печально улыбнулся Майерс. — Они, похоже, не местные.
— Конечно нет. Их кто-то надоумил, и даже понятно из-за чего. Найти их явно не составит труда.
Тон Майерса вдруг изменился. Послышались стальные нотки.
— Осока, не вороши ты это дело.
— Но разве честно, если они останутся безнаказанными?
— Как только тронешь, вскроются и другие вещи, а тебе оно, поверь, не нужно.
Он явно предупреждал меня об опасности, а я не знала, как реагировать.
Тут Билл смягчился:
— Понимаешь, есть вещи, которые можно делать в открытую, а есть такие, что только из-под полы.
— То есть ты с ними все-таки разберешься?
— Ну, мне пора. Я загляну к Мамочке, когда поеду в Лестер.
Я посмотрела из окна, как полицейский размашисто шагает по саду. У калитки он столкнулся с Джудит, придержал для нее дверцу. Они обменялись парой слов, Джудит даже над чем-то посмеялась.
Я пересказала Джудит беседу с Майерсом. Спросила, что она думает.
— Он прав, — ответила Джудит. — Оставь пока. Сейчас не время.
Затем на полуразвалившемся фургоне подъехал хиппи. Я уже знала, что его зовут Чез Девани. По треску ручника я сразу сообразила, что это он, — явился наполнять помятые молочные бидоны водой из нашей колонки, ведь Мамочка ему позволила. Он лихо выпрыгнул из кабины драндулета и тут же заприметил меня. На нем была все та же потертая кожаная куртка, только теперь на голое тело. Да кем он себя мнит, черт подери?
— Всё путем? — крикнул он. — Я про воду.
«Путем»? Хотела бы я, чтобы все было путем.
— Пожалуйста, — усмехнулась я.
Но не успел он приступить, как из дому высунулась любопытная Джудит. По-свойски взяв меня под руку, она спросила:
— Кто это?
Затем облизнула губы, и губы заблестели от розовой помады, которую она, готова поспорить, нанесла всего секундой раньше. Глаза ее тоже заблестели, но только из-за Чеза. А этот, хорош гусь, перестал качать и вальяжно облокотился о колонку. Я рассердилась. Хотела сказать им, что сейчас не время для подобной канители: ведь Мамочка в больнице. Не время строить глазки и надувать губки, не время расплываться в глупейших улыбочках, забывать о том, что ты качаешь воду, и уж точно не время шляться в кожаной куртке на голое тело. Но вместо этого я почему-то произнесла:
— Чез, это Джудит. По-моему, она, как и ты, немножко хиппи.
Он осмотрел ее с ног до головы.
— Вы ведь учительница?
— Не обращайте внимания на ее болтовню. Она хиппи от снежного человека не отличит.
— Я видел вас в школе. Хочу туда малыша отдать.
— Во-о-от значит как, — бесцеремонно протянула Джудит, поставив нас обеих в идиотское положение. — Так вы не против традиционного образования? И не планируете открыть на ферме хиппанскую школу?
— Если составить список вещей, против которых я ничего не имею, он выйдет очень длинным.
— Прямо список? Выходит, вы умеете читать и писать?
— Писать? Это да… С этим я справлюсь, — сухо парировал он. — Я магистр философии.
— Что ж, — заявила Джудит, сильнее сжав мне руку, — мы бы с удовольствием еще послушали про ваши ученые степени, но у нас масса дел. Я верно говорю, Осока?
И прежде чем я успела что-то возразить, она опытной рукой утащила меня в дом.
— Что ты творишь? — спросила я, когда мы остались одни.
— Да потому что нечего стоять таращиться, в таких случаях надо уходить.
— Что?! Кто таращился?
— Кто-кто? Ты! Прямо вся обмякла. Мы из-за этого выглядели как маленькие девочки.
— Мы? Как можем мы как-то выглядеть из-за того, что я что-то сделала? И ничего я не обмякла!
Она пропустила мой возглас мимо ушей, сама же встала у окна и наблюдала за ним из-за занавески.
— Он грязный.
— Они все грязнули. Мамочка так их и называет.
— Я не про то. Интересно, чем там они на ферме занимаются.
Я подошла к ней и встала рядом.
— По-моему, он слишком самовлюбленный. Тебе не кажется?
И ровно в эту секунду Чез поднял голову.
— Осока, ну ты даешь! Теперь он знает, что мы за ним наблюдали. Какая же ты все-таки!..
Когда Чез уехал, я продолжила уборку. Воспользовавшись отсутствием Мамочки, решила выгрести из дома весь хлам и встретить ее в идеальной чистоте. Мне очень хотелось, чтобы она увидела: я способна позаботиться о доме и о себе.
По мнению Джудит, уборка нашему дому уже не помогла бы: лучше сразу под снос. За огородом, у компостной ямы, мы развели костер и побросали в него всю старую одежду, тряпки, коврики и прочий мусор. Джудит зачем-то кинула в огонь змеиный корень.
Дым повалил столбом. У меня тут же заслезились глаза, а вот на Джудит он, похоже, не действовал. Она, как в трансе, смотрела на него не отрываясь. В ней было что-то неземное, отрешенное. Порой ее тревожные глаза подергивались дымкой: наверное, в эти минуты она смотрела вглубь себя. Так и стояла она в клубах белого дыма, позабыв обо всем на свете.
— Джудит, что ты там видишь?
— Дорогу. Трудности. Страх и чудесное избавление. Горящие панталоны, — произнесла она и бросила в костер очередную пару дырявого исподнего.
А тем же вечером я, как обычно, ловила на А47 попутку в Лестер, и ничего-то у меня не получалось. Задирать юбку не хотелось, поэтому я решила сосредоточиться. Увидев на горке синий «моррис-мини», я вскинула большой палец и мысленно велела водителю остановиться. Что он и сделал. Я села в машину. Водитель тут же заявил, что он торговец. Я даже не успела поинтересоваться, чем он торгует, как он уже выкладывал, что у него, оказывается, дочь моего возраста, которая хочет эмигрировать в Австралию, а значит видеться они будут крайне редко. Я понимала, как ему тяжело, но промолчала. Просто дала ему выговориться. В какой-то момент он даже смахнул с лица слезинку. Время в пути пролетело незаметно. И хоть за всю дорогу я не произнесла ни слова, он страшно благодарил меня и уверял, что ему стало намного легче.
