Александр Волков - Владигор. Князь-призрак
— А ты что на это скажешь? — промолвил Владигор, обернувшись к Ракелу.
— Одно скажу: пока я жив, с головы этого мальца волос не упадет, — ответил воин, окидывая зал мрачным, настороженным взглядом, — а предан я тебе, князь, не меньше этих, и не на словах, на деле не раз доказывал! А от смут будущих дыбами да плахами не заслонишься, не то, так другое найдется: на грех мастера нет, сам знаешь, — а кровь всегда дырочку найдет! Пойдем, мой мальчик, нечего нам здесь делать.
Ракел повернулся, обнял мальчика за плечи, и они стали медленно удаляться по сумрачному коридору, стены которого были увешаны толстыми ворсистыми коврами.
— Постой! Куда ты? — крикнул князь.
— В наемники опять подамся, куда мне еще деваться, — небрежно бросил через плечо Ракел, — сына начну понемногу этому ремеслу обучать, глядишь, в старости и прокормит…
— А мне, думаешь, хорошие воины уже не нужны? — воскликнул князь. — Хочешь мира — готовься к войне, — не мной придумано…
— Один в поле не воин, — усмехнулся Ракел. — Эту трусливую мудрость тоже не я сочинил.
— Зачем один! — перебил Владигор. — Срубим тебе хоромы за Посадом, крепость потешную выстроим, сорванцов по всему Синегорью наберем: обучишь — вот тебе и войско!
— Военный лагерь? Что ж, дело знакомое, — кивнул Ракел. — А как насчет коней, сбруи, оружия, фуража? Да и кормить надо эту ораву: я их за день так умотаю, что каждый готов будет в три глотки жрать! А сколько штанов истреплют, так про то я и не заикаюсь… Но что делать, князь, хорошее войско — штука дорогая.
— Составь полную роспись, передай Дувану, — коротко приказал Владигор, — и чтоб все было чин чином: никакого гнилья, никакой трухи — сам проверь, понял?
Последние слова князь высказал уже казначею, выступившему над толпой и почтительно склонившему плешивую толстолобую голову.
— Не изволь беспокоиться, государь! Исполним по высшему разряду! — сказал Дуван, вытянув руки по узорчатым швам кафтана. — И сорванцов тебе таких лихих наберем — мир сотрясется!
— Мир не груша, трясти его я не собираюсь, — усмехнулся князь, — довольно с него было Климог и прочих душегубов! Мне такие воины нужны, которым одного сознания своей силы достаточно, такие, что только глянут — и у любого супостата всякая охота пропадет с ними связываться. Как, Ракел, вырастишь такое войско?
— Воины-монахи? — прищурился бывший наемник. — Видел я таких, сам у них стрелы и ножи взглядом отводить учился.
— Ну и как, выучился? — насмешливо спросил осмелевший Дуван.
— Проверь, если тебе слова моего не до…
Ракел не успел договорить, как Дуван взмахнул бархатным рукавом кафтана — и в воздухе серебристой молнией мелькнул клинок. Промелькнул и замер, трепеща, как рыбка, перед распахнутым воротом детского тулупчика. Ракел протянул руку, взял кинжал за наборную рукоятку и небрежно заткнул за широкий кожаный пояс.
— Отец, а меня так научишь? — восторженно прошептал мальчик, провожая его движения зачарованным взглядом блестящих черных глазенок.
— Научу, сынок, и этому научу, и многому другому, что в жизни пригодится, — сказал Ракел, потрепав мальчика по плечу.
Они повернулись и, неспешно дойдя до конца коридора, скрылись за низкой тяжелой дверкой.
— И меня, князь, отпусти, — раздался в тишине голос Берсеня. — Стар стал, проку от меня не много, а разряженным чучелом у трона стоять да крохи ловить — это не по мне!
— Куда ж ты пойдешь? — обернулся к нему Владигор. — Терем твой Климогины прихвостни сожгли, жена померла с горя, пятеро сыновей было, так и тех по всему свету разнесло — ищи теперь ветра в поле!..
— Вот и пойду! Может, и отыщу кого! — твердо сказал старый тысяцкий. — Не держи, отпусти с миром!
— Может, провожатых тебе дать? Места у нас глухие, своих ушкуйников вроде как повывели, но мало ли, на каких залетных наскочишь.
— Кто старика тронет! — кашлянул в кулак Берсень. — Держи своих молодцев при себе, князь, а мне прикажи выдать хлеба-соли на дорогу, силки заячьи, крючки, жилки рыболовные и прочую снасть, чтоб было чем мелкую дичь промышлять.
— Так один и двинешься, без попутчиков? — вздохнул Владигор. — Подождал бы хоть, когда лед на Чарыни сойдет да корабельщики свои ладьи наладят.
— А чего ждать? У моря погоды?
Одно из окон с шумом распахнулось, и в проеме показалась веселая физиономия Леся, окруженная пушистым золотистым нимбом растрепанных волос.
— Не прогневайся, князь, что в окно лезу, — проворчал лицедей, подтягиваясь на руках и перебрасывая через подоконник ноги в мягких меховых унтах, — я было в двери сунулся, а мне навстречу двое: не велено пускать! Князь с боярами о делах совещаются!.. Ты уж не серчай на простоту мою по старой памяти и старика со мной отпусти. Мы, сам знаешь, везде гости желанные, для нас границ нету, может, где и сынков его встретим, кто знает, куда их судьба занесла!
— Тут спрашивали: кто знает? — услышал князь тихий, шелестящий шепоток. — Я знаю!..
Владигор обернулся на этот странный звук и увидел в дверях залы туманную плечистую фигуру, по самые глазницы замотанную в широкий складчатый плащ.
— Опять ты? — воскликнул князь, узнав в призраке покойного Ерыгу. — Зачем пришел? Прощения просить?
— Мучит, князь, томит вот здесь, — просипел тот, указывая на грудь толстой, обернутой в полу плаща рукой, — отпусти грех, а я тебе все скажу как на духу, я теперь все знаю: где чьи сыновья, где клады зарыты, кто зуб на тебя точит, кто камень за пазухой держит…
— И здесь торгуешься? — усмехнулся Владигор. — Там мою душу за воскресение во плоти бесам продавал, сюда за отпущением явился, — хитер, брат! При жизни-то ты вроде попроще да погрубее был…
— Эх, князь, да если б я знал! — тяжело и протяжно вздохнул Ерыга. — Да разве б я так жил — да ни в жисть, головой своей клянусь! Батюшкой-матушкой, да будет земля им пухом! Отпусти, князь, может, полегче станет?
— Поздно, братец, спохватился, — сказал Владигор, — я на тебя зла не держу, но грехи такие только Всемогущий отпускает, ибо лишь Он может сделать бывшее небывшим.
— Значит, вечные муки?! — затрепетал призрак.
— Не могу сказать, не в моей это власти, — сказал князь, — а если про сыновей Берсеневых что знаешь, говори!
— Нет их в живых, князь, — пробормотал Ерыга, — в море на ладье вышли, ветер налетел да всех об скалы и побил, ни одного не пощадил. Так что зря старик себя беспокоит, в путь собирается, скажи ему, пусть дома сидит.
Призрак склонил голову, прикрыл полой плаща пустые глазницы, попятился и растворился в воздухе перед самой дверью. Князь огляделся вокруг и увидел, что со всех сторон на него смотрят испуганные, настороженные глаза. Первым нарушил общее молчание Берсень.
