Александр Волков - Владигор. Князь-призрак
— Воренок? Какой воренок?! — воскликнул Владигор, привставая на троне и глядя на резные двери в конце зала, из-за которых доносился шум какой-то возни.
Но вот дверные створки с грохотом распахнулись, и в проеме встали два коренастых молодца в черных полумасках. Они держали на плечах толстый сук, на котором висел потертый кожаный мешок внушительных размеров. В верхней части мешка, на полтора локтя ниже туго затянутой горловины, было прорезано овальное отверстие, и в нем виднелось смуглое детское личико, смотревшее на зал испуганными черными глазенками.
— На кол!.. На рогатках подвесить над малым огнем, пусть еще подкоптится!.. — вразнобой загалдели в толпе. — Чтоб впредь соблазна не было под басурманскую руку народ подводить. Счас отпустим, потом грехов не оберемся!
— А этот грех кто на свою душу возьмет? — громовым голосом крикнул князь. — Ты, Дуван? Ты, Десняк? А может, вы на пару, мастера заплечные?
Владигор сбежал по ступенькам, встал перед Техой и Гохой, обеими руками сгреб палачей под микитки и приподнял их над широкими дубовыми половицами. Те сучили ногами в воздухе и пытались что-то прохрипеть, уставившись на князя выпученными, налитыми кровью глазками. Но прежде чем кто-то из них смог выдавить хоть полсловечка, Ракел стремительно пробежал к двери по ковровой дорожке и, двумя ударами уложив обеих плечистых молодцев, перехватил у них из рук мешок с мальчонкой.
— Эти возьмут, князь, еще как возьмут! — зло процедил он сквозь зубы. — Если выживут…
С этими словами воин выдернул из ножен короткий кинжал, резким косым взмахом рассек потертые кожаные складки мешка и подхватил выпавшего мальчонку.
— Давай, грешники, подходи, я сейчас вам грехи отпускать буду, все, скопом, — усмехнулся он, заслоняя собой мальчонку и выхватывая из ножен короткий меч. — Княжье ли это дело — в ваших грязных душонках копаться да еще на себя должки ваши переводить? А мне еще дюжина покойников уже никак повредить не может… Так что спускай, князь, этих псов с поводков, пусть погавкают напоследок: «На кол!.. На дыбу!..»
Ракел резко выбросил перед собой руку с мечом и, обратив короткий клинок в прозрачный, тихо посвистывающий круг, оглушительно захохотал, запрокинув к притолоке смуглое широкоскулое лицо.
— Пусти, князь! Дай поквитаться! — хрипели Теха и Гоха, вися на кулаках Владигора и едва касаясь половиц носками своих сапог. — За тебя, правдолюбец ты наш, светлые очи!..
— Да погодите вы! Ишь защитнички нашлись! — поморщился князь, ставя обоих палачей на пол, но не разжимая кулаков. — Глазом моргнуть не успеете, как он вас на собачий гуляш пустит. А ты, Ракел, не подначивай, сам видишь, какой у меня под рукой народ горячий! Отойди, дай на мальчонку глянуть!
Воин сунул клинок в ножны, сделал шаг в сторону и поставил перед собой мальчика, положив на его узкие плечики свои сильные ладони. Ребенок сурово хмурился, сдвинув домиком тонкие черные бровки, и смелыми блестящими глазками смотрел на Владигора. В этот миг его сходство с Ракелом представилось очевидным не только князю, но и всей толпе, собравшейся вокруг синегорского престола по случаю возвращения его законного обладателя. На какое-то время в зале воцарилась тишина: бороды, носы, головы, расчесанные на прямой пробор, то оборачивались к Владигору, то вновь обращали свои настороженные взгляды на того, кого только что называли «воренком» и грозились прилюдно посадить на кол. Все затаили дыхание в ожидании княжеского слова.
— Так вот оно что, — промолвил Владигор после долгой паузы. — Что ж ты сразу не сказал? Хорошо хоть сюда мальчонку приволокли, а то ведь могли и в подвале каком-нибудь пристукнуть да в стенку замуровать, — сам знаешь, как такие дела делаются.
— Как не знать, — мрачно усмехнулся Ракел, исподлобья оглядывая толпу, — народ такой, что и тебя самого в случае чего в стену замурует, ни творога, ни яиц в раствор не пожалеет, лишь бы кладка прочнее была, чтоб ты, князь, вновь не явился, — скажешь, не так? Трусы, хамы, бунтовщики, им проще тебя на тот свет отправить, чем по твоей правде жить, — скажешь, не так?
— Клевещет, супостат!.. Хулу несет!.. Да отсохнет твой поганый язык!.. — гневно зароптали голоса в толпе. — Не слушай его, князь, мы к тебе с открытой душой!..
Над низко склоненными головами взметнулись растопыренные ладони, лбы преданно застучали в пол, а один купчик даже подполз к князю на коленях и, скинув с плеч блестящий, обшитый малиновым атласом тулуп, стал через голову стягивать с себя шелковую рубаху с кружевным воротником.
— Вот, князь, гляди! — сопел он из-под спутанных рукавов. — Все тебе отдам, до нитки! Последнюю рубаху с себя сниму, бери, не жалко!
С этими словами он сдернул с макушки кружевной ворот и, кое-как пригладив потный хохол на темени, бросил к ногам Владигора шуршащий шелковый ком. В толпе послышались приглушенные шепоты, шорохи, и в воздухе замелькали тугие кожаные мешочки, засверкали драгоценные перстни, радужной змейкой мелькнула жемчужная нитка, лопнувшая на лету и так густо осыпавшая пол перламутровым бисером, что ползавшие стали вскакивать и потирать колени.
— Последние пожитки, значит? — усмехнулся князь, оглядывая драгоценную россыпь у своих ног. — С чего ж вы теперь новым хозяйством обзаведетесь? С каких таких капиталов?
— Все, государь, из твоих щедрых рук примем!.. Как поделишь, как рассудишь, на том и стоять будем по твоей милости!.. — закричали в ответ. — Нагими из чрева вышли, нагими и в землю уйдем, ни полушки с собой не утащим!
— О, род лукавый и прелюбодейный! — весело рассмеялся Владигор. — Все в одну скирду сметали: и рожь невымолоченную, и плевелы, и спорынью поганую — и все на князя! Как дети, честное слово: «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!»
— А кто ж ты нам, как не отец родной? — с жаром воскликнул купчик, снявший с себя шелковую рубаху. — Ты — отец, мы — дети твои! Или я не прав, а? Что народ на это скажет?
— Прав!.. Прав!.. Князь нам что отец родной!.. — заголосили в толпе. — Ноги ему мыть и юшку пить, и то не каждому доверить можно!..
— Ну, насчет юшки это, может, и лишнее, — перебил князь, — но вы лучше на это дитя гляньте: чем оно-то пред вами провинилось?
Владигор указал на Ракела с мальчонкой, и все головы повернулись вслед за его перстом.
— Дитя-то, может, и ни при чем, — негромко пробурчал чей-то голос, — да как бы через него новая смута в Синегорье не учинилась. Найдется лиходей, мастер искру из каменных мозгов высекать, — глядишь, и затлел слушок, и поползли язычки огненные: не наш князь, подмененный, а от нашего истинного наследник остался малый, — не дадим мальца в обиду, костьми за правду-матку ляжем! И такое опять начнется!..
