Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа
Второй дракон ухватил брошенный в его сторону камень, хватанул сдуру, гордый, что поймал; булыжник был еще не на излете, ударил в глотку, вбил туда зубы и заткнул пасть. Возможно, даже достал до мозгов. Дракон забил крыльями, задушенно вскрикнул, начал падать, в это время сверху на нас обрушился третий, самый огромный дракон.
Молот вылетел из моей руки почти незамеченным. Дракон распахнул пасть, огромную, как камин, это все надвигалось прямо, молот ударил в плоский лоб, я страшился, что срикошетит, но молот исчез в проломе, как-будто я бросил его в болото, затянутое зеленой ряской. Через мгновение молот уже несся ко мне, разбрасывая, как бенгальское колесо, желто-зеленые брызги.
Дракон пошел вниз, ударился в стену прямо под нашими ногами. Стена вздрогнула, дракон сполз по ней, его когти царапали крепкие камни, обламывались. Снизу раздался крик ужаса, он всей массой обрушился на головы заргов, что уже приставляли к стенам длинные лестницы.
В небе то и дело появлялись эти красные крылатые чудовища. Катапульты выбрасывали камни, баллисты били исполинскими стрелами, я швырял и швырял молот, пока не разболелось плечо. Но и тогда — стоило посмотреть на измученные, но полные суровой решимости лица — я стискивал зубы и бросал снова.
Те драконы, что перелетели стену, старательно изрыгали огонь на дома, поджигали сараи, конюшни. Опустошив запасы огня, улетали, их старались сбить вдогонку. Несколько человек на стене падали и катались, стараясь сбить пламя. Тушить огонь помогали подростки и женщины, а мужчины стреляли из луков, отталкивали копьями и шестами приставные лестницы. Я слышал, как один ветеран прокричал одному молодому крепышу:
— Совсем дурак?.. Куда прешь от себя их лестницу? Пуп надорвешь!.. Да и шеста не хватит. Ты сталкивай в сторону, понял?.. Тогда их лестница, падая, и другие собьет…
Два сбитых дракона ухитрились рухнуть на стену. Один свалился вовнутрь двора, а другой завис, как дохлая змея, лишив защитников возможности перебегать по стене. Один сумел перелезть через огромное тело с торчащим гребнем, заорал, гордясь подвигом.
Еще два дракона кружили в сторонке от крепости. Я видел круглые головы наездников, крохотные тельца, точь-в-точь жокеи. Я крикнул герцогу, что иду к воротам. Перепачканный своей и чужой кровью, он только сделал рукой неопределенный жест, то ли разрешающий, то ли посылающий меня еще дальше самых дальних врат. Или посылающий совсем к другим воротам в другом месте.
От ворот несшись крик, треск, звон железа, тяжелые бухающие удары. Сами створки ворот поднять не успели, а наспех собранную баррикаду зарги разламывали с яростью, дикими криками, от которых стыла кровь.
С этой стороны защитники кололи длинными копьями, стреляли из луков. Там кричали, я видел разинутые рты раненых, но за общим злобным воем и жутким грохотом их криков я не различил.
Огромная баррикада из перевернутых телег, бревен, повозок, бочек, каменных глыб вздрогнула, подалась в нашу сторону, рассыпалась. По ту сторону арки врат был багровый пылающий ад. Горела земля, горело небо, пахнуло таким жаром, что я невольно прикрылся рукой, смотрел через растопыренные пальцы.
С той стороны раздался тяжелый конский топот. В бушующем огне мелькали неясные фигуры, слышались крики, лязг металла. На черном огромном коне выехал всадник. Он был в черном плаще, капюшон скрывал лицо, левой рукой держал поводья, а правой вскинул меч и гулко захохотал. У меня кровь застыла в жилах. С огромного меча срывался огонь, словно он держал жарко пылающий факел.
— Да пошел ты… — выдавил я через силу. Эти волшебные слова придали сил, я нащупал молот, взял в руку. — Пугаешь, а мы сами пугательные…
Черный Вихрь вышел из тени, требовательно заржал. Я подбежал, взлетел в седло. Черный всадник подъехал к арке и… Его конь уже занес копыто, чтобы переступить то место, где были врата, но вдруг с этой стороны пролома возник — я не успел заметить, когда он подъехал, — всадник на белом, как снег, коне. Он тоже был в плаще, только белом. Капюшон наброшен на голову, я видел помимо затылка еще плечи и широкую спину.
Левой рукой всадник держал повод, правой — рывком сбросил с головы капюшон. Седые кудри лежат на плечах, всадник повелительным жестом вскинул руку ладонью вперед. Черный остановил коня. Некоторое время они смотрели друг на друга.
Я внезапно ощутил, что мир застыл, скосил глаза и увидел, что листок, который ветерок завертел передо мною, завис в воздухе. Он не двигался, словно в застывшем стекле, так застывают в янтаре насекомые.
Но я вспомнил, что на меня ни магия, ни другая чертовщина или святовщина не действуют, тронул повод, и Черный Вихрь, то ли сам по себе, то ли под защитой моего иммунитета к магии, сдвинулся с места и стал заходить сбоку, давая мне возможность не шандарахнуть белого всадника меж лопаток или меж ушей. Они неотрывно смотрели друг на друга, ломая один другого взглядами, волей, но я чувствовал, что оба заметили меня, оба не понимают, почему я не застыл, как все, оба не знают, что я за сила и на чьей стороне…
Я сказал громко:
— Давайте, отец Аврелий… тьфу, Августин!..
Черный всадник взревел:
— А это что за насекомое?
— Это твоя смерть, дурак, — отрезал я. — Если ты услышишь мое имя, то растечешься здесь грязной лужей от ужаса. Давайте, отец Августин, жмите!.. Я — ваша группа поддержки.
Белый всадник вскинул руку над головой. Он заговорил медленно и торжественно, обращаясь к черному исполину:
— Узри, несчастный! Видишь этот знак? Сердце Кернеля снова в его могучем теле. Теперь наша сила неодолима. Припади к стопам милосердной церкви… Когда-то ты был из нашего братства. Припади и покайся. Господь милостив, он простит…
Всадник гулко захохотал.
— Сила Кернеля!.. Дурак. Сила Кернеля — в людях, но люди — дрянь, грязь, мокрицы. Пока что вы еще живете дурацкой мечтой построить Царство Божье на земле, потому еще сильны, но постепенно, по одному, потихоньку то один, то другой от вас убегает… Люди хотят жить, а не строить это светлое царство, где будут жить счастливо их внуки! Мы сейчас хотим жить счастливо, не понял? Мы сейчас жаждем жить без забот, без трудов, без обязанностей. Мы хотим жить свободно сейчас, а не когда-то! Тебе этого не понять, ничтожество. Ты связан сотнями обетов, десятками клятв, обязанностей, присяг, тебе и то нельзя, и другое — ни в коем случае. А мне… xa-xa, мне теперь можно все!
Он заставил коня попятиться, но, прежде чем повернуть и раствориться в багровой ночи, крикнул победно:
— Это ты ко мне придешь!.. Приползешь!.. Ибо лучше синица в руке, чем журавль в небе…
