Кристальный пик - Гор Анастасия

— Руби!

На этот раз голос раздался у меня за спиной, но принадлежал он не Селену. Тем не менее я взвизгнула и развернулась, занося острую основу поломанного гребня, чтобы защититься, но позволила агатовым когтям перехватить мою руку. Гребень тут же выпал и, отскочив от края балкона, утонул в море.

— Что с твоим лицом? — спросил Солярис, стоя под крылом цепляющегося за скалистые выступы Сильтана, со спины которого он спрыгнул мгновением раньше. Несмотря на это, первым делом я все равно проверила его глаза — золотые. Значит, то взаправду, а не очередной обман.

Вместо того, чтобы ответить, я разрыдалась. Губу вновь защипало — не то от слез, не то от прикосновений Сола, когда он принялся стирать с нее кровь, трогать и осматривать с выражением безэмоциональным и отстраненным, но сосредоточенным. Я знала, что от переизбытка чувств он всегда каменеет так же, как каменеют драконы от старости, и оттого заплакала пуще прежнего: как же, должно быть, ему больно и стыдно видеть меня такой! Уничтоженной не войной, а собственным проклятьем, и разбитой вдребезги, как ваза.

— Рубин, — позвал Солярис тем самым голосом, которым говорил со мной каждую ночь каждого дня, что я валялась в лихорадке после минувшего Рока Солнца, возвращенная к жизни, но не оправившаяся от этого возвращения сразу. — Успокойся. Никто тебя больше не тронет. Все хорошо. Иди ко мне, ширен шия.

Он заурчал, привлекая меня к себе, и урчание это хоть и было вымученным, обрывистым, но все еще утешало. В отличие от Селена у Сола в груди билось сердце. У него был свой запах — пряность сухого дерева, нагретого на солнце, мускус и море, брызги которого высыхали на его мятой одежде. У него была душа, навеки связанная с моей. Вот что на самом деле делало меня целой — Солярис, а не Селен. И для этого было достаточно одного его присутствия.

Каменный балкон закрошился под лапами Сильтана, перебравшегося с горных отвесов на его край. Золотая чешуя отбрасывала блики на зеленую воду и черные камни, и компас Ллеу отражал их, примотанный к одному из его гребней на серебряной цепочке.

«Она жива. Ходить и говорить может, остальное подождет. Забирайтесь и улетаем!» — пробормотал Сильтан, раскрыв крылья так широко, что нас накрыло прохладной тенью.

Солярис отпустил меня с долгим шипящим вздохом, разогнавшим по его телу драконий жар, и взял мою руку в свою.

— Хагалаз сказала повязать, — пояснил он, спешно обматывая вокруг моего мизинца темно-синюю нить из волчьей шерсти, теплую, заговоренную, хоть и не такую сильную, как та, которую вёльва повязывает собственноручно. — Так мы сможем скрыться. Не знаю, сколько эта нить продержится, так что надо поспешить. Садись.

Сол потянул меня к наклонившемуся Сильтану. На солнце его чешуя отбрасывала блики так далеко, что они достигали даже морской пены. Оттого мне почудилось, будто золото в ней не что иное, как совиная маска, вновь всплывшая на поверхность, чтобы напомнить:

«То, что он с тобою сделать хочет, сделай с ним. Он от тебя неотделим. Чтоб раз и навсегда покончить с пустотой нутра, он должен…»

— Съесть тебя, — закончила я наконец.

— Что?

Солярис оглянулся через плечо и ахнул, когда вместо того, чтобы схватиться за костяные гребни Сильтана и подтянуться вверх, я вырвала свою ладонь и вернулась к расщелине комнаты, возле которой он меня и нашел.

— Кажется, я знаю, что надо делать, Сол.

«Уносить крылья отсюда нужно, вот что, пока это чудище краснопатлатое сюда не явилось!» — вскричал Сильтан, и правда, разумеется, была на его стороне. Не считая разве что того, что чудище, о котором он говорил, могло явиться куда угодно и когда угодно. Как бы далеко мы ни улетели, как бы глубоко под землей ни спрятались, у кого бы ни попросили помощи, Селенит все равно найдет меня рано или поздно. Недаром он сравнил нас с сердцем или желудком — то, что родилось одним целым, одним оставаться и должно. До тех пор, пока я буду продолжать убегать от него, тем самым разделяя нас на две неравноценные части, мир продолжит трещать по швам, а люди гибнуть. Ибо голод Селена останется неутолим, потому что вовсе не человеческая плоть должна накормить его, а я.

Стоило мне осознать это, как ледяное спокойствие окатило меня с головы до ног, и охваченный животным безумием рассудок остыл. Я протрезвела, снова вытерла лицо, перестав плакать, и повторила уже увереннее:

— Я знаю, как победить Селена.

— Погляди на себя! — воскликнул Солярис, резко подавшись ко мне. Его пальцы сжали мой подбородок, задирая голову вверх, словно он хотел, чтобы сами небеса узрели мои увечья. — Погляди, что он сделал с тобой! Не заставляй меня снова смотреть, как ты умираешь, Рубин. Неужто во всем мире больше нет никого, кто может занять твое место? Почему, почему это опять должна быть ты⁈

— Не знаю. — Я улыбнулась, несмотря на то что улыбка эта снова пустила по моему подбородку кровь. — Давай спросим у богов, когда встретим их в следующий раз? Мне бы тоже было интересно узнать ответ. Послушай, Сол… Я все еще не хочу умирать. И не собираюсь! Жертва неизбежна, но в этот раз ее принесу не я. Доверься мне, прошу.

— Так же, как тогда с цикутой? — съязвил Солярис и, крепко зажмурившись на несколько секунд, выдавил из себя вместе с утробным рычанием: — Что именно ты планируешь делать, Рубин? Я не отпущу тебя, пока не буду уверен, что не пожалею об этом.

— Все очень просто. Хагалаз сказала как-то, что, когда дракон влюблен, на свете нет ничего, чего бы он не подарил своей ширен… Ты уже доказал это, сделав для меня броню из собственной чешуи.

— И?

— Докажи еще. Подари мне свою кровь.

Солнце скрылось за облаками, и очередная волна, тянущая за собой ленту из морской пены, стерла золотые блики. Сильтан снова взмахнул крыльями и поднялся в воздух, раздраженный, что никто не собирается взбираться на него и улетать. Поднятый им ветер всколыхнул Солу волосы и перебросил несколько прядей ему на глаза. Жемчуг и янтарь. Зрачки сузились, когти заострились, и чешуя порезала закатанную рубаху. Тем не менее противилось лишь его тело — вслух же Сол не произнес ни слова. Не спросил, не возразил, не стал отговаривать. Но вряд ли потому, что был со мной согласен — скорее, потому что мы уже проходили через это. Снова умолять меня или пытаться унести отсюда силой Сол больше не собирался.

Да и, в конце концов, я по-прежнему оставалась его королевой.

— Пей медленно, — шепнул Солярис, когда прокусил себе ладонь и приставил ее к моему рту ребром.

В чистом виде, а не смешанная с вином, драконья кровь действительно сжигала. Но в моем случае не дотла: казалось, я пью перегретый вишневый уксус прямо из раскаленного чугунка. Губы тут же потрескались, в груди запершило от кашля. Но, плотно примкнув ртом к бугристой ране, я жадно сделала целых четыре глотка, пока та не успела зарасти. Солярис в это время пристально следил за мной, потому приходилось пить не только быстро, но и собранно: малейший признак боли, тошноты или беспокойства на моем лице мог заставить его передумать. Другой рукой Сол придерживал меня за шею, сминая в кулаке волосы, чтобы те не мешали, и я ненадолго позволила себе расслабиться, откинулась на него, точно в объятиях.

Это было сокровеннее, чем поцелуй. Интимнее, чем тот вечер в пещере. Крепко, как наше с ним проклятье.

Мои губы оторвались от его руки с влажным хлюпающим звуком. Несколько капель скатились мимо рта, и я проследила взглядом за тем, как они падают на камни, шипят и прожигают их, оставляя темно-серые борозды. Совсем скоро они начнут прожигать изнутри и меня. Я испугалась: воспоминания о том, как мое тело выворачивало наизнанку подле хижины Хагалаз, были еще слишком свежи. Не находись я на грани отчаяния и смерти, то никогда бы не решилась пройти через это снова. К тому же вот вопрос: что давало вино Хагалаз такого, чего не давала чистая драконья кровь? Ускоряло превращение? Уменьшало боль? Или, может, уменьшало риск действительно сгореть?