Кристальный пик - Гор Анастасия

Селен слушал меня внимательно и ни разу не моргнул с тех пор, как я открыла рот. Со стороны и вовсе могло показаться, будто он не живой, действительно вылепленный из воска. Даже грудная клетка его не вздымалась — зачем дышать тому, у кого даже легких наверняка нет? К счастью, ума у Селена не было тоже. Тому неоткуда было взяться, когда пожил он всего ничего — половину Колеса, может, чуть больше. Человеческие чувства были ему неведомы, потому были неведомы и хитрости.

— Эта маска ведь Совиному Принцу принадлежала, верно? — уточнил он, облокачиваясь на спинку стула и поправляя расшитый кафтан искусственным топорным жестом, который явно подсмотрел у кого-то. Я же неуверенно кивнула, нервно сжав в кулаке подол платья под столом. — Тогда, пожалуй, я бы тоже хотел от нее избавиться. Не люблю богов. Не понимаю, почему их любят люди. Потому что Дикого сразили, что жил задолго до праотцов и отцов их отцов? Несколько тысяч лет назад, говорят, то было… А люди тем временем продолжают убивать других людей — вчерашний день послужил тому примером. Не их ли сразить богам тогда уж стоило вместо Дикого? Хотя какой уж прок рассуждать об этом… Почти все боги ведь мертвы. Покойникам не нужны личные вещи, а тебе не нужен такой подарок от них. Сожжем маску птичьего ублюдка!

Селен наклонился к моей ладони, которую я распростерла на столе поверх бронзовых листьев, и поцеловал костяшки. На них остался влажный холод, словно меня коснулась промозглая поземка. Затем Селен подорвался с места и, пройдя до декоративного камина в несколько шагов, сунул в него руку. Издалека казалось, что в том нет ничего, кроме каменной перегородки вместо дымохода, но нет: рука Селена нырнула куда-то под каменный наличник и достала то, что, сияя, осветило собою зал.

— Дай ее мне, я подержу, — попросила я с плохо скрываемым волнением в голосе. — А ты пока найди хворост, чтоб развести огонь. Можно снять один из венков или сгрести сухие листья…

Встав из-за стола, я потянула к маске руки, бегло ее оглядывая: поверх клюва, узких прорезей для глаз и изящной резьбы, имитирующей перья, не было ни одной царапины. Даже брось мы эту маску в огонь, вряд ли бы она сгорела или хотя бы утратила свой лоск. Под червонной поверхностью перекатывались искры той силы, которая могла спасти меня. Нужно лишь дотронуться, прижать ее к лицу и…

— Так разве дым не пойдет в зал и не удушит нас, если развести огонь в очаге без дымохода? — спросил Селен и подтянул маску ближе к груди, хмурясь. Я так и осталась стоять с протянутыми руками, судорожно придумывая ответ. — Я видел не только весенний Эсбат в той деревне, где питался. В дома я заглядывал тоже. Одна маленькая пастушка забыла вытащить из трубы дощечку от дождя, желая натопить печку к возвращению родителей, и вскоре вся их хижина покрылась изнутри копотью. Кажется, даже собака угорела. Так что нет-нет, никакого костра, госпожа. Ты еще нужна мне. Давай изменим традицию. Утопим маску в море!

— Стой, Селен, подожди!

Какую бы форму Селен не обрел, он все еще оставался Красным туманом, и первозданная природа, проклятая, читалась в каждом его движении — плавном и неуловимом. Селен двигался так плавно, что казалось, будто даже сейчас он может просочиться куда угодно, сквозь любую щель. С той же ненавистной мне легкостью он миновал и меня, пытающуюся встать у него на пути, и устремился к одной из каменных расщелин, больше всех прочих похожей на окно — широкой, прямоугольной и с выступом, как подоконник. Не оглядываясь на меня, истерично вопящую, Селен щелкнул пальцем по киноварной ткани, и та вздрогнула, стянулась вверх, открывая нам обоим вид на изумрудные волны.

Селен просунул руку в окно, держа золотую маску на весу. Я бросилась следом и ухватилась за его локоть.

— Моя маска! — воскликнула я, когда Селенит разжал пальцы. — Нет!

Маска полетела вниз беззвучно и так же беззвучно скрылась под толщей воды, подернутая ажурной пеной. Я проводила ее взглядом, оттолкнув Селена плечом и свесившись вниз из окна по пояс, ловя пальцами воздух, в котором, казалось, еще мерцало ускользнувшее золото.

— Тише, госпожа! А то упадешь.

Селен перехватил меня за талию, когда мнимое чувство равновесия сыграло злую шутку, и я оказалась над пропастью больше, чем наполовину. Живот под задравшимся платьем обдувал ветер, и колени царапнул подоконник. В тот миг я действительно была готова доверить свою жизнь высоте и волнам, лишь бы снова не оказаться в объятиях Селена. Его руки сцепились замком у меня под ребрами, а грудь прижалась к спине.

— Посмотри, как здесь высоко, — прошептал он мне на ухо, невесомо целуя волосы, что стали красными, как у него. — Сенджу изготовил для нас чудесный дом, будто знал, что я приведу тебя сюда. В детстве ты часто лазала по деревьям, как мальчишка… Уже тогда любила небеса. А теперь мы практически живем на них. Ты счастлива?

Селен улыбнулся, развернул меня к себе лицом и дернул киноварную штору вниз, чтобы прикрыть окно, да дернул так сильно, что та порвалась на несколько лоскутов.

И тут остров вздохнул.

— Что это⁈ — воскликнула я испуганно.

Меня словно подбросило куда-то вверх и в сторону. Я была готова поклясться, что замок ожил, привстал, а затем опустился обратно. Полы дрогнули, стены заскрежетали и посыпались крошкой, и шторы на остальных окнах затрепыхались тоже. На них проступил мелкий узор из переплетенных нитей и начал пульсировать в такт барабанному бою, что эхом раздался из стен.

Я вспомнила Сердце. Вспомнила Сенджу, покрывающегося каменными наростами дюйм за дюймом под шелком одежд. Он не создавал этот остров… Он стал им.

— Это и есть Старший Сенджу, — прошептала я, оглядывая стены не из камня, а из костей, и те самые шторы, что на самом деле были кожей с сосудами, пытающимися гнать застывшую кровь.

— Это дом, который он возвел для нас, — поправил меня Селен поучающим тоном, и я покачала головой.

— Нет-нет, ты не понимаешь… Как Бел и Дагда, ставшие Сердцем… Драконы не умирают, а каменеют и живут в безвременье. В самых крупных из них могут уместиться целые города. Это Сенджу… Все, как и говорила Мераксель…

Селенит равнодушно пожал плечами, и все окончательно встало на свои места. Вот почему стрелка указывала на Изумрудное море. Вот почему крутилась в неистовстве в сиде и замирала лишь тогда, когда сны переносили меня к Селену на его остров. Сенджу действительно был там же, где был он, но не рядом, а повсюду. Старший из Старших, окаменевший после того, как утратил смысл жизни и радость от нее. Прямо сейчас мы находились у него внутри.

— Ты помнишь летний Эсбат? Как мы танцевали под тисовым древом и целовались под яблоками, — повторил Селен слово в слово, прижав меня к себе так близко, что я смогла убедиться наверняка: в груди у него глухо, сердце не бьется, и никаким запахом он не обладает тоже; ничего из того, что делает людей людьми, у Селена нет. — Помнишь, что обещала мне, прежде чем я ушел? Ты сказала, что поцелуешь меня еще раз, когда я сниму свою маску. Ты поклялась Солнцем и четырьмя богами, Рубин. Такую клятву даже королевы не имеют права нарушать.

Селен считал, что обнимает меня, но то были не объятия, а тиски. Его руки, лежащие у меня на талии, словно превратились в свинец. Меня тянуло вниз под этой тяжестью, и всю мою волю эта тяжесть раздавила. Тело, — или проклятие, что им теперь управляло, — больше не сопротивлялось, будто хотело этого. Лицо Селена размылось из-за слез, застеливших мой взор. Все, что я могла — это исступленно плакать от непонимания того, что со мной происходит и что мне делать дальше. Потому я не увидела, как Селен наклонился ко мне, но заметила, что хватка его усилилась, приподнимая, притягивая. Наши алые волосы переплелись у нас на плечах, лбы столкнулись, и бледные бескровные губы накрыли мои, вбирая в себя скомканное дыхание. Поцелуй вышел неловким и неумелым — так целуются дети, считая, что достаточно прикоснуться к кому-то ртом и застыть на мгновение, чтобы вас объявили мужем и женой.