Кристальный пик - Гор Анастасия

Annotation

Рубин отдала за людей и драконов жизнь — буквально. Теперь она королева Круга и старается править мудро и милостиво, чтобы искупить грехи предков. Однако не всем по вкусу такое правление — три туата из девяти восстают, и начинается новая война. А где-то на другом конце Круга объявляется незнакомец без имени и лица… Там, где он ступает, распространяется неизвестная болезнь и умирают люди, превращаясь в пищу.

Совиный Принц предсказывал это. Он напутствовал Рубин отыскать его на Кристальном пике, и теперь ей и Солярису не остается ничего, кроме как снова отправиться в путь. Ведь все в мире стремится к целостности… И тот, кто уже украл половину души Рубин, теперь хочет заполучить ее саму.

Продолжение приключений принцессы Рубин и дракона Соляриса из «Рубинового леса» — узнай, как закончится их долгий путь! Наставление Совиного Принца не даёт Рубин покоя: как отличить обман от яви? И кто теперь преследует её?

С чарующей скандинавской мифологией сплелись тяжёлые северные обычаи, войны племён, интриги, песни вёльв и истории о прекрасных драконах, когда-то живших с людьми бок о бок.

Издание дополнено цветными иллюстрациями с любимыми героями от художницы ultraharmonica, а также цветной картой и интересными форзацами.

В книге есть QR-код, ведущий на страничку с цветной картой от Aaerynn, расширяющей мир Круга, и тематическим плейлистом от Анастасии Гор.

Кристальный пик

Пролог

1. Благие гости и дурные вести

2. Между верой и вербеной

3. Летний Эсбат

4. Под златом маски рубиновой напасти

5. Свежие раны на старых шрамах

6. Колодец без воды и дна

7. Надлунный мир

8. Волчья стая в совином доме

9. Полуденная смерть

10. Золотой песок, железный меч

11. Королева Дейрдре

12. Высшее проявление

13. Омела, увядающая на северном ветру

14. Селенитовый остров

15. Горячее, чем звезды, крепче, чем сталь

Эпилог

Глоссарий

Примечания

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

Кристальный пик

Пролог

Единственное, что он когда-либо испытывал в своей жизни — это голод.

Мучительное, безудержное притяжение к чему-то далекому и запретному, словно стремление восполнить давнюю утрату. Когда у него появилось тело, все стало только хуже: прибавились урчание в желудке, отвергающем растительную пищу, утомительное сосание под ложечкой и ночной скрежет зубов, которые переставали ныть лишь тогда, когда вонзались в сырое мясо. Ему приходилось охотиться на белок и кроликов, чтобы хоть как-то насытиться, и в конце концов в лесу не осталось дичи.

В первый день месяца благозвучия он наконец-то обрел лицо. Это случилось в кленовой роще у лона Танцующей реки, где кусты ломились от спелых ягод, собирая стаи пронырливых синиц. Вместе с птицами ягоды манили к себе и путников. Одним из них оказался юноша, только познавший необходимость бриться каждое утро и прелести женской ласки, чернявый и расцелованный солнцем на румяных щеках. Юноша держал в руке серп, которым срезал по пути стебли вереска для летней ярмарки, и размахивал им, когда пытался защититься. То была вынужденная мера, а не прихоть. Все же кувшин не смастерить, пока не раздобудешь глину.

Когда он наконец сумел перекроить сворованное лицо и сделал из него собственное, то стал потихоньку заглядывать в поселения людей. Слушал, запоминал и учился, как быть одним из них — как притворяться, будто ты один из них. Так он вспомнил: утрата, оставившая после себя пустоту, которую он теперь тщетно пытался заполнить чужой плотью, действительно случилась с ним однажды.

Ее светлый кукольный лик приходил к нему в том, что люди называют снами. Он знал о ней все и даже больше. Ей нравились мужчины, а не женщины — и потому он слепил себе облик мужской. Ей нравилось сильное, но легкое телосложение, жилистые руки с темными когтями и улыбка, обнажающая заостренные зубы — и он стал таким. Даже волосы превратились в сверкающий жемчуг, отливающий перламутром при свете дня, лишь бы она тоже перебирала их в пальцах. Единственное, что у него не получалось повторить — солнечный янтарь глаз. Даже когда он украл глаза чужие, это не сработало. Столько попыток и времени, потраченного впустую… А они все оставались неизменными — красными, как кровь, что его породила.

Он хотел иметь не только лицо, но и имя, однако не знал, как люди получают его. Выбирают сами? Заслуживают? Просят придумать других? Все еще безымянный, он скитался по деревням и туатам, о которых не знал ничего, кроме того, что они могут его накормить. Голод не утихал, поэтому ему пришлось начать питаться людьми. Он старался есть помалу, дабы не привлекать к себе внимания, пока не окрепнет: один-два, максимум три удачно встреченных на дороге странника зараз. Этого ему вполне хватало, чтобы продержаться хотя бы еще неделю.

Ах, как хорошо жилось раньше! Когда он мог становиться невидимым и путешествовать по миру на па́ру с ветром. Теперь же за ним тянулся след из костей и гнилых плодов. Почва покрывалась сухими трещинами, будто десять лет не знала полива, а урожай не всходил, начиная гнить от самых корней. Земля под ним умирала.

— Так вот кто губит мои посевы.

Он знал, что однажды его заметят, но не смел и надеяться, что это сделают сами боги. В тот миг, когда они встретились, костер убаюкивающе трещал под крышей развалившейся хибары, от которой годы оставили лишь пару покосившихся стен. Тени от огня плясали на них, завораживая. Он мог любоваться ими часами, и это была одна из немногих вещей, способных отвлечь его от проклятия вечного голода.

Появление незваной гости за спиной, впрочем, справилось не хуже.

Несмотря на то что гостья эта выглядела как хрупкая девочка тринадцати лет с пестрыми лентами в кудрявых волосах, от нее исходила такая сила, что он непроизвольно встал и попятился. Раньше ему был неведом холод, но теперь, когда он обрел тело, озноб преследовал его почти постоянно, даже в летний зной. Он закутался плотнее в свою шаль, завидуя тому, что девочке хватает ее белоснежного платья из тонкого льна. Маленькие босые ступни не оставляли на земле следов, а странная непропорциональная тень, лежащая за ее спиной, напоминала плащ, которого не было.

Зато на девочке была кроличья маска из червонного золота.

— Я знаю, что́ ты такое, — сказала Кроличья Невеста, олицетворение юности, добродетели и детских проказ. Если под его поступью все живое гибло, то под ее — расцветало. — Тебя не должно быть здесь. Тебя просто не должно быть! Жизнь в твоих руках умирает, потому что жизни нет в тебе самом. Ты обманщик, пересмешник, что вторит чужими голосами. Однако… Я не хочу тебя уничтожать. Я верю, что даже яд бывает полезен в малых дозах, ибо не зря сама жизнь имеет отражение в лице смерти. Поэтому дарую тебе шанс. Уйди туда, где нет людей и нет богов; туда, где от тебя вреда не будет больше; где таких, как ты, полно. Прошу, в Междумирье уходи и упокойся.

Никто и никогда не разговаривал с ним так мягко, кроме той, кого он потерял в час своего рождения. И то, что должно было быть сердцем, защемило у него в груди… Но не заставило сомневаться. Ведь голод говорил с ним ежечасно, а маленькая девочка с кроличьей душою — всего одну минуту.

— Не уйду, — ответил он, проглатывая вязкую слюну, бессознательно скопившуюся во рту.

В ночи послышалось мелодичное пение пастушьей флейты — это Кроличья Невеста выдохнула теплый летний воздух с запахом малины и ромашковых соцветий.