Мэрион Брэдли - Лесная обитель
Беснование барабанов обратилось в учащенно размеренный, усыпляющий сознание рокот, и Эйлан почувствовала знакомое волнение – первый признак погружения в транс.
«Теперь уже совсем скоро, – думала она, – народ услышит предсказания, а каковы уж будут последствия – неизвестно». Впервые за все годы, что она вещает волю Оракула, Эйлан приготовила священное зелье из трав, обладающих наиболее сильным действием. Она опасалась, что менее дурманящий напиток не успокоит ее страхи и тогда Великая Богиня не сможет вселиться в нее. Она знала, что Арданос тоже тревожится, хотя лицо его оставалось спокойным. Он похож на каменное изваяние, отметила про себя Эйлан, на раковину, внутри которой дух едва мерцает; она видела, как тяжело архидруид опирается на свой дубовый посох. Настанет день и, возможно, очень скоро, когда он покинет этот мир. Порой в ней вспыхивала жгучая ненависть к Арданосу, но в последние годы между ними установилось некое согласие. И еще неизвестно, каков будет его преемник.
Но об этом она будет тревожиться потом, когда кончится сегодняшняя ночь. Процессия тронулась с места. Эйлан позволила Кейлин помочь ей подняться со скамьи и направилась к вершине холма.
Друиды завели песнопения; их голоса вибрировали в теплом воздухе:
Смотрите, к вам идет святая жрица,
В венце из священных трав;
В руке золотой полумесяц…
Пять лет она является народу в образе Великой Богини, и каждый раз давление замершей в ожидании толпы вызывает в ней удивление. Эйлан уже не думала о тошноте, не обращала внимание на болезненное головокружение, вызванное дурманящим зельем. В глазах потемнело, земля стала уходить из-под ног. На миг ее охватила паника, но усилием воли Эйлан заставила себя позабыть о страхе. Она стремилась к такому состоянию. Почему? Из-за веры в правоту Богини или из трусости, она не знала. Но на этот раз она хотела отрешиться от реального мира.
«Владычица Жизни, Тебе я вверяю дух мой. Великая Матерь, будь милосердна ко всем детям Твоим!»
За эти годы Эйлан полностью освоила все приемы дыхания и внутренней сосредоточенности, позволяющие духу освободиться от тела. И зелье из трав в немалой степени способствовало этому процессу. Эйлан казалось, что голова ее, словно глиняная чаша, раскалывается на черепки и в трещины просачивается нечто могущественное, в котором ее сознание мечется и несется прочь, как листочек в стремнине. Эйлан почувствовала, что жрицы сажают ее на табурет, при этом внутри у нее все тревожно сжалось. Ей казалось, что она падает вниз, хотя на самом деле женщины поднимали ее, и она это сознавала. Ее дух висел где-то между небом и землей. Она ощутила легкий толчок – жрицы взошли на вершину кургана и опустили табурет. Теперь Эйлан была свободна.
Она плыла в золотистой дымке, наслаждаясь покоем и чувством безопасности. Это был ее дом, и в данный момент все остальное не имело никакого значения. Она знала: здесь ей ничто не грозит. Все чувства притупились; страхи, тревожившие ее в земном мире, казались несущественными, нелепыми. Но от тела к душе все еще тянулась серебряная нить, и постепенно, хотя и не сразу, дымка рассеялась, и вот она уже снова может видеть и слышать.
Эйлан взглянула на высокий табурет с грудой синих одежд. Это было ее тело, освещенное тусклым мерцанием угольков раскинувшихся по обе стороны от него больших костров. Жрецы и жрицы встали кольцом перед собравшимся народом, причем мужчины в белых одеяниях занимали одну сторону полукруга, а женщины в синих облачениях – другую, образуя таким образом два величественных изгиба: светлый и темный. Люди, пришедшие на праздник, плотной черной массой заполнили склон холма; раскинувшиеся у его подножия будки и палатки светились в ночи мерцающими огоньками. За ними простирались поля и лес, изрезанный дорогами, которые слабо поблескивали между деревьев. В толпе в одном месте возникла суета. На дороге, ведущей из Девы, тоже было заметно движение, но гораздо более упорядоченное, перемежающееся неяркими вспышками, когда лунный свет отражался от металла. Эйлан наблюдала за всем этим без особого интереса.
Друиды призывали Великую Богиню, обращаясь к ней, как к единому, и в то же время многоликому могущественному духу, сотканному из неясных представлений людей, которые вторили их мольбам. Взору Эйлан этот дух предстал в виде вихря разноцветных искр. Она с жалостью смотрела на хрупкую человеческую оболочку, в которую он просачивался. Теперь ее тело было почти скрыто от глаз; потом дух, завладевший им, стал обретать реальные формы. Эйлан увидела женскую фигуру, статную и прекрасную, хотя черты лица различить еще было трудно.
Она приблизилась, желая узнать, в каком обличье Владычица решила явиться на нынешний праздник.
В этот момент суматоха в толпе переместилась в самый центр. Эйлан заметила красные отблески стальных клинков; послышались хриплые мужские крики, пронизанные страданием и болью.
– Великая Царица, услышь нас! Катубодва, мы призываем Тебя. Царица Воронов, отомсти за сыновей Твоих!
Арданос с искаженным от гнева лицом обернулся в сторону нарушителей спокойствия, чтобы заставить их замолчать. Но крик души, выраженный в этом призыве, уже возымел свое действие. Над кольцом друидов завихрились темные тени; костры заметались в порывах внезапно налетевшего холодного ветра. Фигура на табурете вдруг увеличилась в объеме, резко выпрямилась, отбросив с лица вуаль.
– Я слышу твою мольбу, и Я иду, – ответила она на наречии британцев. – Кто осмелился обратиться но Мне с призывом?
По толпе прокатился испуганный ропот, потом все замерло. В круг света от костров, прихрамывая, вышел мужчина. Эйлан узнала Синрика. Лоб его был стянут окровавленной повязкой, в руке – меч.
– Великая Матерь, это я обращаюсь к Тебе, Твой верный слуга! Царица Воронов, восстань во гневе!
Стул заскрипел: фигура, восседавшая на нем, подалась вперед. В свете костров лицо Ее и волосы были такими же красными, как клинок Синрика. Арданос смотрел на них, как бы приказывая каждому прекратить всякие переговоры. Но невидимая связь, возникшая между ними, была настолько крепкой, что он не посмел вмешаться.
– Да, ты верно Мне послужил… – разрезал тишину голос Богини. – Снесенные головы и расчлененные тела – твои дары, да кровь, которой ты щедро поливаешь землю. Причитания женщин и стоны умирающих для тебя священная музыка; ты сооружаешь жертвенные костры из людских тел… Ты вызвал Меня, Красный Ворон. Я пришла. Что ты хочешь Мне сказать?
Губы ее раздвинулись в чудовищной улыбке, и сразу же подул ледяной ветер, хотя это был самый разгар лета; словно черный дух Катубодвы поглотил солнце. Люди стали пятиться назад. Лишь Синрик, Арданос и две помощницы Верховной Жрицы не двинулись с места.
