Дженнифер Роберсон - Создатель меча
Я глубоко вздохнул и выдернул клинок из тела.
— Вызови бурю, баска…
В безумном стремлении спастись люди падали друг на друга, пар от их дыхания поднимался в воздух плотным облаком.
В круг вошла зима. Лето уничтожило ее. Порыв горячего ветра опалил лица и я прикрыл глаза рукой.
Раскаленно-белый Самиэль взвизгивал. Я уже не мог вдыхать огненный воздух.
Люди, еще минуту назад готовые растерзать нас, застыли, парализованные страхом. Даже борджуни Аджани прекратили атаку.
Аджани в круге.
С Дел.
Аиды, баска, что с тобой?
Крики затихли, свет померк и в круге вспыхнули две радуги, хотя дождя не было, а воздух был таким горячим, что обжигал горло.
Аджани тихо вскрикнул, Дел наступала на него. Шаг назад, еще, еще. Бореал дразнила Самиэля. Жемчужно-розовый клинок скрещивался с черным.
— Ну потанцуй, — пригласила Дел. — Потанцуй со мной, Аджани.
Назад, назад, назад. Он пытался отбиваться, но не мог.
Я видел оскаленные зубы, напряженное лицо, страх в льдистых глазах. Он боялся не Дел, а того, что почувствовал в мече.
Он был человеком огромной силы, и не только физической. У него была сила воли, но он не знал Самиэля. Он не встречал Чоса Деи…
— Вот этого тебе не одолеть, — пробормотал я.
Аджани что-то закричал. На его шее натянулись сухожилия.
Из круга вырвался жар. Неподалеку загорелась крыша из одеял, потом другая, люди закричали и побежали кто куда. Искандар был в огне.
Ветер летел по улицам, разнося лепестки пламени. На людях загорались бурнусы.
— Нет, — отрезала Дел.
Вызванная Бореал баньши-буря с воем вырвалась из круга, разрывая завесу пламени Самиэля. По зову Дел пришла зима. Дождь со снегом сильнее огня.
Все изменилось за несколько секунд. Баньши-буря пронеслась над Искандаром и улетела. Я вымок и замерз, но досталось всем, даже борджуни Аджани.
Едва утихла буря, атака возобновилась. Мы отбивались. Рядом со мной сражался Алрик, за моей спиной Беллин беседовал со сторонниками Аджани, окружившими нас. Он знал каждого из них и весело выкрикивал приветствия в их испуганные лица. Мы с Алриком слушали и запоминали — нам нужно было знать всех своих врагов.
Баска, мысленно позвал я, продержись еще немного, я иду.
Ребра пронзила острая боль. Я отбил меч, вонзил клинок в живот борджуни и снова вырвал оружие, чтобы повернуться к следующему противнику, но ошибся и проскочил мимо него. Я пошатнулся, попытался удержаться на ногах, но меня поглотили жар, холод и свет, и вся палитра мира.
Баска, баска, я иду — хочу я этого или нет.
Я выругался и понял, что луже в круге. Я больно ударился о землю и меч выпал из рук.
Аиды, голова болит… мир снова поглощает серый туман…
В круге свирепствовала буря. Шел горячий дождь, от земли поднимался пар, дыхание вырывалось изо рта со свистом, как зимой, кончик носа и мочки ушей сразу замерзли.
Бореал сияла всеми цветами Севера. Самиэль был черным.
Возникла новая мысль: если Чоса Деи получит тело Аджани, Дел придется загнать Чоса в свой меч.
Но Дел не собиралась ждать, пока Чоса соберется с силами.
Я лежал на земле и смотрел на Дел. Она была сама ненависть, ярость, одержимость. Дел вспоминала все, что сделал Аджани, во что он превратил ее жизнь, вспоминала человека, который довел ее до края, где равновесие так шатко и его очень легко потерять. Все эти шесть лет Дел шаталась на краю, глядя в бездонную пропасть. Слишком дорого заплатила она за случившееся.
Еще одна плата ничего не изменит. И одновременно изменит все.
Долгая песня Делилы тогда закончится.
Ветер визжал. Он застревал на клинках и рвался, надрываясь в яростном порыве. Я рассматривал исцарапанное лицо Аджани: он был типичным Северянином. Выше меня и шире в плечах, с пышной гривой волос, таких же светлых и густых как у Дел, зачесанных назад с высокого лба. По-мужски Аджани был так же великолепен как дел по-женски. Беллин отметил точно: Аджани сиял очень ярко.
Он сиял слишком ярко: Чоса Деи смотрел из его глаз.
Бледные, пронзающие глаза светились порочным огнем в предчувствии свободы.
Пора уничтожить его, баска — пока он не расправился с нами.
Дел перестала петь, опустила меч и застыла, ожидая.
Ожидая… Ожидая чего?
Или ее ослепило его сияние?
Нет, только не Делилу. Этот человек создал ее как я создал свой меч. В крови, страхе и ненависти.
Аджани оскалил зубы.
— Мы снова встретились, — сказал он. — Пора кончать наше знакомство, так?
Дел, как и я, не сводила с него глаз. Северные черты расплывались. Тонкий нос, линия подвижного рта, высокие скулы — их контуры медленно растекались, уродуя лицо. Аджани переделывали.
Аиды, баска, убей его!
Дел выбила клинок из его рук. Кончик ее яватмы уперся в его горло.
— На колени, — едва переводя дыхание, прохрипела Дел. — Ты заставил моего отца встать на колени.
Баска, это не Аджани.
Мой меч лежал на земле. Мой чистый, серебристый меч из Северной стали.
Меч, из которого вышел Чоса Деи.
Баска… подожди…
— Дел… — выдавил я.
Аджани оскалил зубы. Чоса Деи смотрел из его глаз.
— Ты знаешь, кто я?
— Я знаю, кто ты.
Аджани откинул со лба волосы. Черты его лица изменялись. Он стал податливым, мягким, он мог растаять как воск.
— Я сказала: на колени, — снова потребовала Дел.
У круга стояли сотни людей, парализованных страхом. Они ожидали конца боя. Я лежал на земле и тяжело дышал, пытаясь разогнать туман в голове и перед глазами. Я думал: если я смогу добраться до меча…
Но Аджани стоял слишком близко к клинку. Ему достаточно было наклониться. Если он наклонится…
— Дел… — снова прохрипел я и лишился последних сил.
Аджани не вставал на колени. Чоса Деи не позволял ему это.
— Я — сама власть, — объявил он. — Ты думаешь, что можешь победить меня? Ты думаешь, я исполню твое приказание после того, как так долго ждал исполнения моего?
Аиды, ему не нужен меч. Ему хватит своего умения.
Аиды, баска… убей его… не играй с этим человеком… даже ради твоей гордости, не играй…
Аджани развел руки. Он изменился, стал подтянутым, стройным, сильным. Я рядом с ним казался хилым мальчишкой. Его великолепие соперничало с великолепием Дел.
— Ты знаешь, кто я?
Не знаю как Дел, а я не понял, который из мужчин задал этот вопрос.
Дел взяла рукоять по-другому. Меч ударил сверху вниз и перерезал сухожилие.
Аджани упал, этого она и добивалась. Его поза ничем не напоминала позу сломленного человека, но Дел было достаточно им того, что он уже не возвышается над ней — и надо мной, когда я, пошатываясь, умудрился подняться на ноги.
