Максим Далин - Корона, Огонь и Медные Крылья
Антоний слушал с живым любопытством, забыв пистолет на коленях. Впрочем, тяжелый дневной переход, очевидно, утомил и его — спустя небольшое время, принц глотал зевки и по временам встряхивал головой, изо всех сил борясь со сном.
— Ты засыпаешь, — сказал я, дойдя до встречи Иеронима с государем Прибережья и изрядно устав от речей. — Поспи, это ничему не помешает. Я разбужу тебя, если на деревню нападут.
Антоний сдунул челку со лба.
— Брось, — возразил он запальчиво. — Ты не солдат, а я отвечаю за успех операции. Ветер рассчитывал на меня!
Весь вид Антония выражал решимость и волю — но мне казалось безмерно тяжело принимать его всерьез. Он говорил, как маленький послушник, который намерен предаться бдению, дабы разбудить наставника на всенощную — и полон героической готовности не спать, что бы ни сталось. Я с трудом скрыл улыбку, несмотря на всю опасность нашего положения.
— Неужели ты думаешь, что я могу подвести тебя и погубить многих людей, принц? — сказал я, стараясь сохранить хотя бы внешнюю серьезность. — Ты должен хоть немного отдохнуть. Клянусь, я разбужу тебя при первом подозрительном шорохе.
И принц, как я и ожидал, отдал мне ответственность с облегчением и радостью. Он улыбнулся сонно и благодарно, сей же момент растянулся на траве и заснул, едва закрыв глаза.
Я остался смотреть, как в горы идет ночь.
Рана оказалась весьма надежным средством от случайной дремоты. Любое неловкое движение отдавалось в плече горячим ударом — и я не мог не счесть это удобным для бдения. Отвлекая себя от боли, я вспоминал прекрасные тексты из древних вечерних молений Святой Агнессы и наблюдал, как белесый серпик месяца наливается золотом, золотя покрытый снегами горный пик вдалеке, а темная синева, разливаясь с запада, медленно топит в себе небосвод. Воздух, напоенный пряным ароматом горных трав, был сладок и свеж. Мир полнился сонным покоем; не только люди, но и брехливые деревенские псы, угомонились и улеглись. Тишину нарушали лишь мерные цокоющие звуки, вероятно, издаваемые какой-то насекомою тварью. Время шло — и чем более его проходило, тем явственней мне казалось, что война — это неправда.
Слишком тяжело принималось душою, что в этих горах, окутанных дымчатою вуалью прозрачной туманной дымки, дремлющих в свежей тиши, могут происходить отвратительные события, а люди и нелюди льют здесь кровь легче, чем воду. Мне было грустно, нервно; я не мог взять в толк, как ввиду этих бездонных и осиянных бархатных небес может вообще существовать зло…
Рааш-Сайе скользнул ко мне в лунном сиянии, подобно тени.
— Дитя солнца, — окликнул он меня еле слышно, как язычника-огнепоклонника. — Глянь на небо — прибывают гости.
Я взглянул по направлению его взгляда; зрение дракона превосходило мое остротой, но и мне померещились еле заметные темные точки, во множестве мелькающие в синей глубине небес. Тучи разошлись вовсе; лунное сияние выдало приближение чужаков.
— Рааш-Сайе, — спросил я, — это точно не драконы?
— Никто из моих товарищей не летает так, — отвечал он с отрицательным жестом. — Присмотрись.
Я кивнул. Если знать, на что обращать внимание, никто не спутал бы бесов с драконами: если полет первых напоминал угловатые и резкие рывки вверх-вниз, подобные нетопырьим, то вторые парили, подобно орлам, опираясь на ветер широкими раскинутыми медными крыльями.
Я тряхнул за плечо Антония, и он, мгновенно проснувшись, к чести своей, тут же сообразил, в чем дело.
— Скажи Тополю, — приказал он, — пусть оповестит солдат. Мы начинаем.
Я повторил приказ — и дракон неслышно растаял во тьме.
Надо отдать должное солдатам — они умели воевать не только с несчастными горожанами. Бесы не заподозрили засады до самого последнего момента. Пара их опустилась у самой изгороди, в тени которой притаились мы с Антонием; я отлично разглядел их мерзкие тела, обрисованные лунным светом, как белилами.
Отвратительную морду с крохотными, горящими красным глазками и вздернутым рылом, над которым топорщилась тугая складка толстой кожи, обрамляли лопухи ушей, полупрозрачные, с черною кровью, заметной в змеящихся жилках. Нагие жилистые тела кое-где поросли жестким волосом, перепончатые крылья с когтями на сгибах, очевидно, не могли служить им вместо рук, зато лапы с гибкими и чешуйчатыми когтистыми пальцами оказались неестественно и гадко подвижны, куда подвижнее человеческих ног.
Все это я увидал в момент — и тогда мне показалось, что тяжело представить себе более гнусных существ. Око у меня в ладони полыхнуло пламенем Взора Божьего, так ярко, что вокруг озарились трава и ветви кустов — но бесы, следившие за домом, не заметили света у себя за спиной.
Негромко скрипуче вереща и хихикая, твари двинулись к его дверям то ли птичьей, то ли обезьяньей прискочкой. Вот тут-то выстрел, показавшийся в тишине оглушительным, и ударил около самого моего уха.
Череп чудовища, оказавшегося ближе к нам, разлетелся ошметками, как расколотая тыква. Второй бес резко обернулся, захлопал крыльями и ринулся к Антонию, стоящему с двумя пистолетами в руках.
Принц выстрелил снова, влепив пулю между красными огоньками глаз — и тварь рухнула с яростным и удивленным воплем.
Выстрелы Антония услышали солдаты, это послужило сигналом к началу сражения — пальба, визг и скрип тварей, вопли и шум крыльев в единый миг убили ночную тишину.
— Доминик! — крикнул Антоний, глядя, как мерзкие бесы взметнулись в небо над крышею ближайшего дома, и целясь в них из пистолета. — Держись рядом, ты мне нужен!
Но я и не собирался удаляться. Оружие наших солдат оказалось для бесов неожиданным, многих тварей пристрелили в первые же минуты — но остальные определенно собирались мстить. Без оружия нельзя было шагу сделать, не рискуя. Рядом с Антонием мне казалось безопаснее — он стрелял отлично и хладнокровно, как по черепкам на пари.
Я обернулся на еле слышный хруст как раз в нужный миг. Морда твари высунулась из листвы на расстоянии не более вытянутой руки от меня. Я инстинктивно протянул к ней Око — и Свет Божий ударил по ее глазам. Тварь издала визг, подобный визгу ножа по стеклу, и, жмурясь, кинулась вперед. Ее, очевидно, вел слух — ибо из-под сжатых век текла черная кровь. Я хотел окликнуть Антония, но принц, ранив другую тварь в крыло, теперь отбивался от нее саблей — гадина не могла взлететь, но могла нападать и убивать, и шипя, визжа и скалясь, целила в лицо Антония кривыми когтями. Отвлечь его означало — убить.
Я отпрянул, но слепой бес повернул голову в мою сторону и ощерил длинные и острые толстые иглы клыков. Он двигался со сверхъестественной быстротою — а у меня от резких движений темнело в глазах, и боль втыкалась в плечо раскаленным острием.
