Полина Дашкова - Небо над бездной
«Все смыкается на нем, на этом Хоте. Он предсказал начало войны, он произнес фразу „наши мальчики“, он разыскивал молодых людей, обладающих медиумическими способностями. То есть получается, что в период, когда Сталин и Гурджиев были семинаристами, именно этот Хот выбрал их».
Мысли путались. Перед глазами мгновенно пролетели разные случайные встречи с Кобой. Его лицо, взгляд, манера покручивать кончик уса. Доктор вернулся в купе, и Федор выпалил:
— Надо убедить Ленина, пока не поздно, надо предъявить доказательства!
— Вещественные? — уточнил доктор и вскинул светлые брови.
— Да, именно! — энергично кивнул Федор, не заметив грустной иронии в голосе Эрни.
Проводник принес чай. Федор схватил стакан, жадно глотнул, обжег губы.
— Нельзя доказать намерение, — пробормотал доктор, помешивая сахар, — невозможно получить вещественные доказательства из будущего. — Он поднял глаза, взглянул на Федора и произнес уже громче: — Знаете, я подумаю. Мы пока оставим этот разговор. Вы вот, пожалуйста, расскажите мне о таинственном паразите, которого открыл Микки. Я слышал эту удивительную историю в скупом изложении Данилова. Хотелось бы узнать подробности от вас.
Федор облизнул обожженные губы, выглянул в коридор, попросил у проводника стакан холодной воды.
Выпил залпом и уже спокойным, мирным голосом произнес:
— Началось все с крысы. Это был старый крупный самец, позже его назвали Григорий Третий. Наверное, он бы жил до сих пор, если бы его не застрелил сумасшедший комиссар, которого подселили в квартиру к Михаилу Владимировичу.
— Погодите, что значит подселили? Зачем? — перебил Эрни.
— Ну, в порядке уплотнения.
— Как вы сказали? Уплотнение? Что это? Объяснять пришлось минут двадцать. Доктор то и дело перебивал, задавал вопросы. Он слышал, читал в газетах об ужасах военного коммунизма, голоде, тифе, убийствах и грабежах, но все-таки не мог представить элементарных вещей. Каким образом в квартире, рассчитанной на одну семью, с одной ванной комнатой и одной уборной, могут разместиться десять семей? И главное, зачем?
— Господин Ульянов всегда отличался чистоплотностью, терпеть не мог, если кто-то из приезжих товарищей поселялся с ним под одной крышей, даже на несколько дней! — восклицал доктор, качал головой и повторял: — Немыслимо, невозможно!
Он все не мог успокоиться. Казалось, он совершенно позабыл об изначальной теме разговора, настолько потрясли его бытовые детали новой российской действительности.
— Грубо, но весьма умно, — пробормотал он. — Человек, который не может вымыться месяцами и вынужден у себя дома стоять в долгой очереди, чтобы справить нужду, неминуемо меняется, на биологическом уровне. Вся семья в одной комнате, за тонкой перегородкой чужие люди, слышен каждый шорох. Какая тут, простите, возможна супружеская жизнь? Какие дети будут рождаться? Вот она, их евгеника, выведение новой человеческой породы!
— Сейчас все-таки стало немного лучше. Свободная торговля, продукты в магазинах, водопровод, паровое отопление, трамваи ходят регулярно, — сказал Федор.
— Трамваи! — с усмешкой передразнил доктор. — Ладно, вернемся, наконец, к таинственному паразиту.
Федор про себя вздохнул с облегчением. На самом деле рассказывать о грязных бытовых подробностях было немного стыдно, тем более что сам он соприкоснулся со всем этим лишь слегка и давно жил не так, как рядовые советские граждане. Ел досыта, мылся и менял белье ежедневно, нужду справлял без очереди.
— Михаил Владимирович обнаружил, что эффект связан вовсе не с пересадкой эпифиза, а с воздействием на организм паразита, который селится в эпифизе, — произнес он бодрым голосом.
Доктор слушал спокойно, внимательно, почти не задавал вопросов, но иногда начинал бормотать что-то себе под нос.
— «Мистериум тремендум» и автопортрет Альфреда Плута я видел в старой Мюнхенской пинакотеке. Да, вполне возможно, что не только черви, но и сам хрустальный череп вовсе не аллегория… А вдруг найдут его когда-нибудь именно там, в Вуду-Шамбальских степях… Теперь я, кажется, понимаю, почему господин Хот так хотел познакомиться с Микки.
— Господин Хот? О котором Михаил Владимирович написал в письме? — насторожился Федор. — Кто он такой?
— Мой пациент, — небрежно бросил доктор. — Стало быть, на сегодня известны всего четыре случая успешного вливания препарата людям?
— Почему четыре? Я назвал три. Мальчик, страдавший прогерией. Пожилая женщина и пожилой мужчина.
— Четвертый — молодой мужчина. Вы, Федор. Вы, Дисипулус ин коннивус. Тихо, тихо, не пугайтесь. Я был знаком с покойным господином Белкиным. В последний раз мы встречались в Мюнхене зимой восемнадцатого года. Микки и вы пытались его спасти, когда он умирал в Москве. Догадываюсь, что ему вливание не помогло.
У Федора закружилась голова и слегка затошнило. После того как Матвей Леонидович Белкин умер, никто никогда не напоминал ему, что он посвящен в масонскую ложу «Нарцисс». Сама процедура посвящения, гадкая, унизительная, с петлей на шее, черной повязкой на глазах, ползаньем на четвереньках и принесением смертельной клятвы, почти совсем забылась и если вдруг всплывала, то лишь в каком-нибудь мутном кошмарном сне.
«Я должен ответить условным знаком, — в панике думал Федор, — там ведь целая система знаков, надо как-то сложить пальцы, я все забыл, мне казалось, никогда больше это не понадобится».
Доктор смотрел на него спокойно и сочувственно. Ничего устрашающего, грозного не было в его лице.
— Господин Крафт, простите… — пролопотал Федор. — Я не мог представить, что вы состоите… что вы… как мне к вам обращаться?
— Обращайтесь просто по имени. И прекратите так нервничать, вы даже вспотели. — Он протянул Федору платок. — Нигде я не состою, никакой степени посвящения не имею. Я частное лицо. А ложи «Нарцисс», в которую были приняты вы, больше не существует. В этом смысле вы ничего никому не должны.
Федор вытер мокрый лоб и спросил уже спокойней:
— Почему не существует?
— Она распалась, такое случается часто. Все эти ордена, тайные общества, ложи, политические партии, как бы они ни назывались, что бы ни провозглашали, на самом деле создаются нашими гостями для определенных целей, используются и уничтожаются. Но ваше орденское имя все равно будет с вами всегда. Вы Ученик, не смыкающий глаз, это ваше спасение, охранная грамота.
— Почему?
— Потому что обязательно должен остаться хотя бы один живой очевидец.
Вуду-Шамбальск, 2007Президентский дворец располагался километрах в двадцати от города. К нему вела широкая, гладкая, расчищенная от снега траса. Снаружи дворец был похож на степной мираж, на средневековую крепость. Толстые высокие стены с бойницами и башенками издали казались по настоящему древними.
