Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – герцог
За спиной послышался мощный сухой треск, словно лопнула перегретая гора. Раздалось злое шипение, прозвучали частые щелчки, как если бы мелкие осколки ударили по стенам. Снова треснуло, уже громче, затем мир тряхнул настоящий оглушительный треск, будто лопнула туго натянутая земная кора.
Леопольд тяжело дышал, лицо дикое, оглянулся, охнул. Крыша здания провалилась, изнутри ударил ослепляющий свет, словно само солнце вдруг начало подниматься прямо из коронного зала.
Стены задрожали, в окнах от страшного жара скрючились и сгорели, как сухие прутики, металлические решетки, а следом начали плавиться сами камни.
– Господи! – в ужасе воскликнул Леопольд. – Да что происходит?
– Темный Мир собирался идти за шерстью! – ответил я зло.
– И что?
– Пусть узнает, как быть стриженым!
Глава 17
Здание закачалось, стены медленно начали разваливаться на части. Из щелей ударил во все стороны дикий обжигающий свет. Раскаленный добела Камень стал размером со всю крепость и продолжает увеличиваться, заливая мир всесжигающим огнем.
Леопольд ухватился обеими руками за ворот, рванул, стараясь поймать широко раскрытым ртом глоток воздуха.
– Что… все сгорит?
Я пробормотал:
– Я же говорил, выжжем светом истинной веры… А что может быть истиннее… Надеюсь, пощадит невиновных… ну там камни, горы, железные руды, горючие сланцы, залежи нефти…
Леопольд закрывался ладонями от ослепительного блеска, что постоянно усиливается, наконец отвернулся и принялся тереть глаза кулаками. По лицу мутные струйки пота побежали в два ручья.
– Сэр Ричард, – прохрипел он. – Сейчас бы коня… Здесь все сгорит… Спасайтесь…
– Сгорит, – согласился я. – Только сейчас начинаю понимать, что говорила Темная Фея. Тугодум я местами.
– Вы с нею пообщались?
– Успел…
– И как она?
– Как женщина?
Он одобрительно хохотнул, лицо стало красным, пошло мелкими волдырями, затем вздулись крупные, на глазах начали лопаться, обнажая красную плоть.
– И все-таки… постарайтесь…
Он упал на землю, лицо покрылось потом, что моментально испарился, скоро от самого великого грешника на свете останется высохший труп, а потом жаркий ветер сдует серую горстку пепла.
– Некуда бежать, – ответил я трезво.
– Почему?
– Мир сгорит, – прохрипел я.
– Весь?
– Дотла. От края и до края.
От дикой жары мутилось в голове. Я упал на колени, но даже под плотно зажмуренными веками видел, как из Янтарного Камня вырастает дикое яростное солнце.
– Тогда… мы… показали… им…
– Да, – прохрипел я.
Он схватился за горло.
– Прощайте, сэр Ричард… Мы им дали!.. Господи, в руки твои передаю душу свою…
Мир вспыхнул огненно-белым, меня разметало на мириады частей, но последней мыслью было как сожаление, что не увижу Илларианы, так и счастливое чувство, что спас ее от этих тварей. Ради любимой женщины почему не сжечь всего лишь мир?
…Потоки ледяной воды не просто пригнули мою голову, а вжали в землю с такой силой, что я ощутил на губах вкус глины. Гневно прогрохотал гром, я поднял лицо и ужаснулся: никогда не видел такого буйства, такого бешеного накала и ярости в небе: молнии сверкают, накладываясь одна на другую, все небо горит безумным пламенем, трясется и роняет пылающие камни.
Сквозь быстро редеющую пелену дождя проступили очертания огромного черного коня и такого же черного пса, оба подбежали и встали передо мной с покорно опущенными головами, как провинившиеся вассалы перед сюзереном.
От грохота раскалывается голова, дождь усилился еще и тут же ушел широкой полосой, вбивая пыль, однако черное небо осталось таким же гневным и чужим. От тяжелых ударов по ту сторону туч земля не содрогается, а трясется, как испуганная мышь.
Зайчик подошел ближе и посопел сочувствующе над ухом, а Бобик лизнул меня в лицо, но как-то неуверенно, к чему-то принюхиваясь и прислушиваясь.
За дождем открылись непонятные очертания, я потрясенно угадывал знакомые горы, в разрывах туч медленно проступили звезды. Я сообразил наконец, что это не мои глаза видят лучше, просто граница между мирами исчезает, уже исчезла…
Свежий воздух заполнил легкие. Пальцы погрузились в мокрый песок, но это чистейший песок, блестящие частицы кварца, никакой слизи. В ноздри бьет аромат ночных цветов, пронеслась милая летучая мышь, такая теплая и лохматая…
Рядом что-то хрипит и скребется. Я скосил глаза вниз и в сторону, там Леопольд копошится, стонет и старается то ли сесть, то ли перевернуться на спину, но падает лицом в мокрую землю.
– Что за…
– Не чертыхайтесь, сэр Леопольд, – напомнил я.
Он прохрипел:
– Неужели никому моя душа не нужна?
– Время не пришло, – сказал я грубо, как и положено мужчине. – Вставайте, сэр. Надо служить Отечеству дальше. И глубже.
Он принял мою руку, ноги его трясутся еще больше, чем мои, кое-как воздел себя на задние конечности, весь мокрый, но не жалкий, хотя и в лохмотьях. Лицо потрясенно-изумленное, огляделся дико.
– Сэр, – произнес он упавшим голосом, – это… мы где?
– Похоже, – сказал я неуверенно, – Господь не принял наши души, потому что… кто везет, того и нагружают, сэр Леопольд! В общем, нам дан второй шанс. Наверное. Может быть. Господь бывает иногда добр. Или просто снисходителен.
– К нам?
– Остальные не лучше, – отрезал я. – Или вас обманывают их постные рожи святош? Так что, возможно, мы видим в отношении себя бесконечное милосердие Господа! В действии. Он всегда прощает, ибо не знаете, дураки, что творите… но я не так милосерден, я не прощаю! Так что будете искупать, ясно?
Он ошарашенно кивнул:
– Да, но…
– Всю жизнь!.. – сказал я уже тверже, сюзерен должен быстрее других приходить в себя и брать на себя руководство. – Вы – единственный, кто побывал на той стороне и сумел вернуться.
Его глаза округлились.
– А вы, сэр Ричард…
– Ричард Длинные Руки, – произнес я значительно.
Он смотрел почтительно, но с непониманием, я подосадовал, что пропал весь эффект, спросил раздраженно:
– Вы сколько там были?
Он пробормотал:
– Лет сто… но мне показалось – тысячу.
– Сто, – ответил я с уважением, – ну тогда да, совсем ничего. Что один день для ленивого слона. В общем, идите, сэр, в этом новом старом мире для вас и… не грешите.
Он воскликнул с пламенной верой в голосе:
– Да ни за что!.. Да никогда!.. Да провалиться мне…
– Стоп-стоп, – прервал я строго, – а то в самом деле рухнете до самого ада. Не зарекайтесь!.. Бог простит мелкие грешки. Главное, с прямой дороги не сходить, а некоторые зигзуги… Я имею в виду, у всякого святого есть прошлое, у всякого грешника – будущее. Намек ясен?.. Ладно, идите, а то я уже нравоучать стал… Сам не терплю, когда меня нравоучают, а тут… как отец народа.
