Вероника Иванова - Звенья одной цепи
– Потому что кому-то все равно придется отвечать.
– Хорошо, что вы это понимаете. Плохо, что не понимаете до конца: в ответе за все всегда будете и вы тоже.
Прозвучало как угроза, правда, такая добрая и ласковая, что аж скулы сводило от благодати, разливающейся вокруг. Пожалуй, вчера я погорячился, восхищаясь красотой лекарки. Да, эти нежные черты прекрасны, но их обладательница вовсе не невинная овечка. Она умеет или когда-то умела командовать людьми, и вовсе не по-лекарски.
– Итак, чем вы не угодили искательнице правосудия?
Вместо ответа Элса поманила меня за собой, направляясь по каменной тропинке к одной из дальних пристроек, и выглядел сей жест теперь уже неприкрытым приглашением в ловушку. Можно было отказаться. Можно было отписать эрте Роханне, что она сама в чем-то ошиблась. Можно было… Но мне требовалось узнать и понять. И я чувствовал, что вполне готов рискнуть. Готов заплатить за воплощение своих намерений.
Пристройка, снаружи ничем вроде бы не отличавшаяся от остальных своих соседок, внутри оказалась залита светом десятков ламп. Чем были пропитаны толстые крученые фитили, оставалось только догадываться, но масло не коптило, не пахло горелым и давало яркий белый свет, похожий на дневной, позволявший во всех подробностях рассмотреть просторную грядку, приподнятую над каменным полом. Мое знание растений ограничивалось теми крохотными цветниками, что разбивала в саду матушка, но даже мне было ясно: нечто, колосящееся посреди пристройки, имеет мало сходства с обычной травой.
Листья размером не меньше сложенных вместе моих ладоней, похожие на кружево. Причем да, именно дырявые, с четко очерченными краями отверстий, как будто кто-то взял тонкий нож и кропотливо изрезал каждое глянцево блестящее полотнище. А еще ажурный узор смутно напоминал буквы, только сложить их в слова никак не удавалось.
Листья с бахромой, состоящей из словно нанизанных на невидимую нить капелек, мутных, прозрачных, алых, синих, золотых, сверкающих не хуже драгоценных камней.
Листья густо-красного цвета, похожие на куски мяса. Аппетитные в какой-то мере.
Листья узкие, как лезвие стилета, и такие же твердые, словно выкованы из стали, а не выросли из семян. Хорошо еще, что не острые, иначе я бы порезался, проходя мимо одного из кустов, особенно пышно разросшегося.
Листья молочно-белые, похожие на кисель, каким-то чудом удерживающий заданную форму, надо сказать, весьма замысловатую.
И аромат, витающий над всем этим. Аромат, не имеющий ничего общего со всеми знакомыми мне запахами. Тяжелый. Приторный. Чужой.
– Что именно я должен увидеть?
Элса положила ладонь на деревянный бортик грядки, будто нуждалась в опоре.
– Это особые растения.
– Догадываюсь.
– Они обладают особыми свойствами.
– Какими?
Я приготовился услышать перечисление возможностей вроде тех, которыми славились зелья Гирма, но все оказалось намного проще. И сложнее.
– Заживляют раны, оставленные временем. Ненадолго, разумеется.
– Не понимаю.
Женщина усмехнулась и продолжила свой рассказ тоном наставника, увещевающего непослушных и несмышленых учеников:
– Эрте Роханна, как и многие другие мои покупательницы, немолодая женщина. Очень немолодая. Ее тело, как ему и следует по законам божьим, стареет. Снадобья, которые я делаю, помогают ненадолго вернуть коже упругость, глазам блеск, членам подвижность. Они не лечат. Не могут, скажем, повернуть время вспять. Но могут создать видимость молодости.
– Значит, той женщине они…
– Перестали помогать. Либо ей захотелось большего.
– И вы способны дать ей это большее?
Элса посмотрела мне в глаза:
– Раньше я бы ответила: могу, но не хочу. Но теперь…
– Теперь?
– Уже не могу. И это самая лучшая новость, которую я только могла получить.
А ведь она на самом деле рада. Я бы даже сказал, счастлива.
– Я понесу любое наказание, которое вы назначите. Оно стоит хороших вестей, принесенных вами.
Если бы я еще знал, чем они хороши!
– Не торопитесь. То, что вы признаете свою вину, наверное, правильно. Но для начала объясните мне, какова она на самом деле.
Элса удивленно подняла брови:
– Разве мало того, что я сказала?
– Мне? Мало. Пока я понял лишь одно: вы не можете удовлетворить запросы покупательницы. Почему?
Она не ответила, продолжая смотреть на меня с явно нарастающим недоумением. Видимо, мой предшественник и впрямь приучил всех местных жителей к тому, что решение не зависит от истинных обстоятельств происшедшего. Ну так и жил бы тут вечно, а не оставлял на меня свое странное хозяйство!
Я двинулся вдоль грядки, поглядывая по сторонам. Травки, цветочки… Мерзостное зрелище, хотя и завораживающее. Есть в них какая-то неправильность. То, что растут не под открытым небом, неудивительно: зима была все-таки, а морозы – не лучший спутник зеленой травы. Морозы… Хм. А печей здесь, в отличие от соседних пристроек, почему-то нет. Ни одной. Значит, не из-за холода вся эта зелень здесь спрятана. И грядка с полом не соприкасается, а на ножках покоится. И пол плитами выложен, одна к другой плотно подогнанными. И окон здесь отродясь не было. Все больше и больше странностей, однако.
В конце прохода на очередном каменном возвышении громоздилась кадка с деревцем не менее загадочного вида, чем все прочие растения. Толстый ствол был словно сплетен из множества тонких стеблей, постепенно расходящихся во все стороны голыми ветвями, усыпанными кое-где шишковатыми наростами. Мне почудилось какое-то движение в безлистной кроне, и я подошел ближе, присматриваясь.
Вблизи нарост был похож на бородавчатую шляпку весеннего гриба, изрезанную червячными ходами. Которые вдруг, будто нарост учуял мой запах, зашевелились, перетекли один в другой, где-то рассосались, где-то сжались, становясь глубже, пока с древесной ветки на меня не посмотрело уродливое личико, расплывшееся в умильно-зловещей улыбке. Почти точно такое же, что корчило рожицы с серединной части моего бракка.
Но прежде чем я успел удивиться, Элса, все это время терпеливо наблюдавшая за мной, успокаивающе заметила:
– Ваше тело пока еще хранит следы юлоневого сока. Но не волнуйтесь, совсем скоро все выветрится окончательно.
* * *В жизни подобные мгновения случаются нечасто. Наверное, это и хорошо, потому что, когда разрозненные и раскиданные по закоулкам памяти клочки сведений вдруг, словно подхваченные порывом неощутимого ветра, начинают кружиться в безумном танце, на втором или третьем кругу сливаясь воедино, приходит то самое чувство, которого любой человек отчаянно сторонится.
Страх. Но не тот, что сковывает тебя по рукам и ногам, не давая вдохнуть, а совсем другой.
