Николай Кочин - Девки
Обзор книги Николай Кочин - Девки
ДЕВКИ. РОМАН
О СЕБЕ
Я родился в семье крестьянина-середняка села Гремячая Поляна Нижегородской губернии в 1902 году. Село это очень расслоенное: там были нищие, бедняки, кулаки, буфетчики, мельники, бакалейщики. Кругом нас — земли помещиков. Малоземелье душило наших мужиков. С пятилетнего возраста помню себя на полосе: и сеял, и пахал, и боронил, и косил. Двенадцати лет отец отвел меня на черную биржу в Нижний Новгород, отдал в услужение маклеру, специалисту по оптовым сделкам на хлебные и крупяные товары. Рано я вошел в секреты биржи, бегал на пристани, принимал, перевешивал товары, стирал хозяину белье, чистил его квартиру. Получал за это четвертак и день.
Революция всколыхнула нас, молодежь, и образумила. Мы сразу как бы повзрослели, и энергия наша пошла по новому руслу. Семнадцатилетним парнем включился я в классовую борьбу на селе, стал членом комитета бедноты и вместе с первыми революционерами — активистами села, сормовскими рабочими — коммунистами и приезжающими красногвардейцами принимал участие в подавлении кулацких мятежей, ловил дезертиров, помогал продотрядам в розысках спрятанного кулаками хлеба, был пропагандистом ни селе.
В 1920 голу уехал учиться, о чем давно страстно мечтал. Окончил и Нижнем Новгороде педагогические курсы при губернском отделе народного образования, потом университет — историко-философский факультет. Преподавал в школе рабочей молодежи. Работал директором средней школы, был депутатом городского и областного Советов.
Жизнь бросала меня во многие уголки Сибири и Средней Азии. Я прошел через три десятка профессий: работал художником-живописцем, артистом, библиотекарем, кладовщиком механического завода, рабочим формовщиком, контролером ОТК, бухгалтером, диспетчером МТС, на крупной стройке был бригадиром малярной бригады, работал санитаром в лазарете, пастухом в казахстанских степях, там был бычатником, возчиком, конюхом, скирдоправом.
Семи лет начал сочинять частушки и сказки.
Впервые стал печататься в газетах «Беднота», «Крестьянская газета», «Нижегородская коммуна».
В 1925 году напечатал в «Комсомольской правде» рассказ «В лесах». Несколько лет спустя написал большой роман «Девки». Он был напечатан в журнале «Октябрь» в 1929 году, потом издан отдельной книгой. Роман выдержал семь изданий и переведен на некоторые иностранные языки. В 1929 году я вновь поселился в деревне, чтобы принимать участие в коллективизации.
С 1934 года я вступил в члены Союза писателей, был участником Первого съезда писателей. В том же 1934 году Гослитиздат выпустил в свет мой новый роман «Парни». В 1938 году опубликовал роман «Юность» — об Октябрьской революции в деревне.
В 1940 году вышла моя книга о жизни и творчестве великого русского изобретателя Кулибина — «Кулибин».
В настоящее время заканчиваю большой роман «Степь», в котором будут отображены все процессы перестройки деревни последних лет: освоение целины, новые формы в области производственной и духовной жизни деревни.
Н. Кочин
Надоели лапти ножкам.
Из лаптей торчит солома.
Ножки тянутся к сапожкам
Из шевра али из хрома.
[Шевро — сорт мягкой хромовой козьей кожи.]
ОБЪЯСНЕНИЕ С ЧИТАТЕЛЕМ
Сторонушка наша пестра и местоположением и народом. Жителей стороны нашей водохлебами величают. Это про нас присловье сложено: Нижний — Москве сосед ближний.
Искони слыла Волга народу поилицей-кормилицей и неровно старателей обделяла. Плодила для сел хитрецов к пройдох, лиходеев и рвачей — кто кого смог, тот того и с ног. Подавала шикозных половых в прическах шимми — белотельцев, запевал и чистоплюев. [Шимми — бальный танец американского происхождения, популярный в 1920-х гг.; разновидность Фокстрота.] [Белотелец — прозвище, данное ярославцам, которые "пуд мыла извели, а родимого пятнышка с сестры не смыли".] Перекраивала Волга-матушка мужиков-cepяков в бойковатых малярного дела мастеров да в штукатуров... [Мужик-серяк (иноск.) — простой, грубый (лапотник).] Летом наш житель — штукатуром, а зимой — чеботарем, варежником, трубочистом. Про таких и припевка у девок есть:
И столяр меня любит.
И маляр меня любит.
Любит каменщик, печник,
Булавочник, гребешник.
Девка наша кругла, бела, как мытая репина, румяна и полногруда — лесной в ней дух. А походкой наша девка — прямостройна, на голове стакан пронесет.
Одаль реки, в нагорье, заселены места хлеборобами. Про них издавна шла молва: озеро соломой поджигают, на Волгу всем миром таракана на канате поить водят, небо кольями подпирают. Словом, Пошехонье.
Немытая Поляна такой же вот слыла.
Немытая Поляна — в березовых рощах, и сосновый бор кругом, глухой и синий. Немытовцы красным лесом богаты, дома редко из осинника. [Красный лес — хвойный, преим. сосновый лес.] Немытая Поляна на болоте осела.
Старики с охотой говорят, как это случилось.
Был нашим барином граф Орлов-Давыдов. За царевым столом угощение принимал не раз, на Украине имел земель уйму, — словом, знатности был первеющей. На хуторе в Полтавской губернии жила у него коренная любовница. И завела та любовница, баба смачная, украдкой от барина дружка — мужика рыжего. Узнал об этом граф Орлов-Давыдов — и коротко приказал: выселиться всем мужикам рыжим и бабам в сердитые болота и леса далекой нашей приволжской губернии.
Выселились, что поделаешь... выселились в гущу березовых рощ, и стал поселок Поляна. В студеную метелицу слушают полянцы угрюмые шепоты высокого бора, а летом едят их комары, от сыри треплет их малярия.
Может, все это выдумка. Возможно, были у барина другие причины, — но только вот, читатель, факты: в Немытой Поляне население преимущественно рыжее, все хорошо помнят, за каким барином жили, и до сей поры много интересного рассказывают о нем старики.
Если доведется тебе, скажем, спросить дорогу на наше селение, обращайся так: «Где стоит лесное село, в котором бабы бесятся?» И тебя сразу поймут и начнут говорить приблизительно такое: «Парни в Немытовке озорники, а девки распутницы. Недавно все село погорело — спалила порченая молодка. Парень-дурачок с избы там упал. А людей в Немытовке топят ни за что, ни про что каждое лето по пьянке...» Наговорят тебе сорок коробов об артельном житье наших мужиков, якобы разбойном; об их безбожии; о приключениях попа — словом, начнутся тут истории неслыханные: семь верст до небес, и все лесом.
Ходить тебе в наше селение поэтому не посоветуют.
Предугадывая все это, объясняюсь с тобой, читатель мой, наперед: все это враки.
Коли охотник ты до романов, не побрезгуй вот эту самую историю мою прочитать.
Автор
ЧАСТЬ
ПЕРВАЯ
Глава первая
Всякая девичья артель наделена у нас названием: без прозвища в деревне на глаза к народу не выйдешь. Старшие «монашками» прозываются за скромность и церковное усердие; поменьше — «лягушками» за болтливость. Есть «барыни», — это вроде как бы законодательницы мод: всегда у них у первых новинки появляются.
Самая славная артель — «потребилки». [Потребилка — в толковом словаре Ушакова 1935 г.: магазин потребительского общества, кооперативная лавка.] Посиделки их у Паруньки, на конце села — на Голошубихе.
В воскресенье собирались на вечерку девки рано. Приехал на побывку Мишка Бобонин. Расхлебянив дверь, с ватагой приятелей ввалился шумно в избу. Тяжелый морозный воздух до передней лавки прополз клубами между людских ног и растаял в складках девичьих сарафанов. На лавки парни втиснулись между девок, заполнили чулан, полегли на печь.
— Ба, сколько лет, сколько зим, сорок с кисточкой, другу-друговичу Михайлу Иванычу, — трясли парни руку приехавшему. — Как дела?
— Дела, как сажа бела, — отвечал Бобонин, с приятным свиданьицем, ребята! Чрезвычайно тронут!
Мишка Бобонин не спеша расстегнул бекешу с превосходным каракулем на карманах и воротнике; под бекешей белая рубаха с кармашками, подпоясана она желтым ремнем, у ворота галстук с полоской голубой посередине, на нем позолоченная брошь. [Бекеша — мужское пальто на меху со сборками в талии.] На руке часы на серебряной цепочке. Заглядывая на них без нужды, он сказал серьезно:
— Виноват, красавицы, здесь можно раздобыть первач, чтобы позабористее, пошикарнее?..
— Первача, Миша, море разливанное, — ответил Ванька-Слюнтяй. — Только молчок, нарваться можно. Это в деревне самый трогательный вопрос.
— Ерунда, — чеканно сказал Бобонин. — Девки, извольте на семена!
И выбросил полтинник. Вынув толстый серебряный портсигар, задымил и осведомился:
— Надеюсь, здесь курить можно?
Девки сначала заахали, дивясь на тяжелое серебро портсигара, потом, разглядев срамное изображение на нем, смирно умолкли. Парни разглядывали гуртом, хохотали.
