Явье сердце, навья душа (СИ) - Арнелл Марго

Пусть лучше странной называют. Она как-нибудь переживет.

Солнце уже трижды совершило свой ход по небу, а Яснорада так и не вышла из избы. И из светлицы выходила, лишь убедившись, что внизу не встретится с Ягой.

Баюн чурался теперь их обеих. Яснорада его не винила. Могла представить, какого ему, созданию царства Навьего, а значит, живого, понять, что он нашел приют среди мертвых.

Бессонница неотступно следовала за ней по пятам. Ночь пугала, казалось, тая в себе куда больше мертвых, чем днем. Яснорада не могла сомкнуть глаз, ворочалась на мягкой постели, и засыпала, измученная, с первыми лучами солнца. Открывала ставни настежь, запуская в комнату неизменно тусклый солнечный свет, и лишь тогда засыпала.

В один из дней, когда сил больше не осталось, когда миновала полночь и Яснорада лежала, глотала горячие, непостижимо живые, настоящие слезы, Баюн осторожно подцепил коготками щель в двери. Отворил, вошел почти неслышно. Яснорада притихла, наблюдая за котом из-под прикрытых век. Лунный свет заливал комнату — ставни она больше не закрывала. Баюн забрался на кровать, свернулся у бока и замурчал.

Не прошло и нескольких мгновений, как Яснорада погрузилась в долгий, спокойный сон.

На рассвете она подошла к Ягой. Та перемалывала в ступке травы для очередного зелья невестам Полоза или простым горожанам. Прежде в занятии Ягой ничего странного Яснорада не находила. Но какие хвори могли мучить мертвых?

— Я в твою комнату заходила, в сундук твой заглядывала. Прости меня.

Недомолвок в ее жизни и без того оказалось слишком много.

Ягая вздрогнула. Каких бы слов ни ждала она от Яснорады — первых за долгое время слов, — но точно не этих.

— Прощаю, — медленно сказала она.

— Но позволь мне наблюдать за миром живых через то волшебное блюдце. Оставь мне эту отраду.

— Явь, — глухо отозвалась Ягая. — Людской мир называется Явью. И если это хоть немного загладит мою вину, блюдце я тебе подарю.

Яснорада с усилием кивнула. Ей не нужно было, чтобы Ягая заслуживала прощение, но она хотела успокоить ее, показать, что не видит в матери врага. И понимает, зачем Ягая так долго прятала правду за кружевом слов, за туманными высказываниями и экивоками, за фразой, брошенной давным-давно: «Я твоя мать, Яснорада, и зла тебе не желаю. Если велю что-то — делай, что велено, и вопросов не задавай».

Ягая учила ее и грамоте, и ремеслу ведьмовскому, а когда поняла, что с последним не выходит, отправила во дворец к Моране и невестам Полоза. Чтобы в этом странном мире Яснорада все же нашла свое место.

Тем же днем блюдце перекочевало в ее ладони. Тем же днем Яснорада с трепетом погрузилась в Явь. Больше не жмурилась от испуга, глядя на железных жуков («Машины, — озарило ее наконец, — это машины!»), жадно впитывала каждую деталь живого мира. Оттуда она пришла? Или, как Ягая, была рождена здесь и предназначена царству Кащееву? Спросить бы, но боязно. То, что открылось ей, уже все изменило. И казалось бы, хуже уже быть не может, но…

Правды, как оказалось, порой бывает слишком много.

***

Яснорада лежала на животе, подперев голову кулачками. Баюн лежал рядышком. Не мурчал — слушал.

Она не собиралась подглядывать за Богданом постоянно. Нечестно это, что ни говори. Но лишить себя его волшебной музыки не могла тоже. Понаблюдала за ним раз, другой, третий и поняла, что играет Богдан всегда по вечерам. В большом каменном доме встречался он с другими гуслярами, что оказались куда его взрослей. Только у одного из них не было гуслей, зато был густой и тягучий, обволакивающий, словно мед, голос. И назывались они гордыми словами «ансамбль гусляров».

Лилась песнь, словно ручеек, а гусляры, что сидели на помосте перед пустой залой, сплошь заставленной странными мягкими стульями, не знали, что один зритель у них все же есть. Мир Яснорады, будто объятый пламенем из пасти Змея, в одно мгновение превратился в пепел, обнажив обугленное, черное нутро. Неизменно прекрасной осталась только музыка — ее единственная отрада.

Музыка Богдана помогла примириться с правдой. То успокаивающая, то летящая ввысь, она заставляла ее сердце трепетать, словно крылышки неведомой птицы. Видеть, как по коже бегут мурашки. Чувствовать себя… живой.

Яснорада жила от вечера до вечера, но сегодня прильнула к волшебному блюдцу почти с самого рассвета. В городе Богдана приближалось время какого-то праздника и всю минувшую неделю гусляры готовились к нему. А значит, праздник и у Яснорады.

Там были песни с незнакомыми ей мотивами и диковинные танцы. Больше всех ей понравился тот, где танцоры танцевали медленно, нежно обнявшись и скользя по сцене от одного угла до другого. Яснорада наблюдала за выступающими, словно завороженная… и при этом точно знала, кого именно ждет.

Увидев, ахнула и подалась вперед.

Богдан сегодня, против обыкновения, был в расписной красной рубашке, что так изумительно подходила к его смоляным волосам. Яснорада покраснела, понимая, что слишком долго его изучает, но и перестать смотреть не могла. Взгляд Богдана туманился, стоило ему тронуть струны. Он будто заглядывал внутрь себя в поисках того, для чего не находилось слов, но о чем мог поведать ей — всему миру — с помощью гуслей.

Их выступление пролетело как один миг. Яснорада с сожалением вздохнула. Вглядывалась в колдовские серые глаза, пока позволяло блюдце. Когда Богдан покинул сцену, не велела блюдцу следовать за ним — вместо этого концерт досмотрела.

— Это его мир, не мой, — прошептала она. То ли к Баюну обращалась, то ли к себе самой. — И все же я могу быть в нем гостьей.

Баюн завозился на полу. Подобрался, заглядывая в глаза круглыми, что пуговички, умными глазами.

— Гостьей, Яснорадушка. Но это не твой мир… Каким бы он ни был.

Она снова вздохнула, признавая его правоту. Ее мир — здесь, не в блюдце, и вечно прятаться от него она не сможет.

— Ты куда? — удивленно спросил Баюн, когда Яснорада начала собираться.

Она надела белое с серебром невестино платье, в волосы вплела черный шипастый цветок. В мире Богдана — Яви — цветы были совсем другие. Зеленью полнились, красками и свежим соком.

— Во дворец. Искать свое место.

День ото дня встречать и провожать мертвых — это все же не по ней. Она будет помогать Ягой, как помогала прежде… но ей нужно что-то еще. У Ягой были ее ведьмовские зелья и заколдованная избушка, у Баюна — мисочка сливок и караваи со скатерти-самобранки, у Богдана — его гусли. У Яснорады, так вышло, не было ничего. Кроме чужой только музыки, ее дивной отрады.

Яснорада уже несколько дней не показывалась наружу. Город, как и прежде, встретил ее ладными избушками, чистыми улочками и громадой дворца, что виднелся на горизонте. Все те же люди вокруг, все те же улыбчивые лица, все те же блуждающие по улицам звери из веток и глины. Ничего не изменилось.

И одновременно изменилось все.

Золоченая скорлупа дворца сменилась белоснежно-инеевой прохладой, когда Яснорада вошла в палаты Полозовых невест. Глянула на них — хрупких, точеных, изящных.

«Вы знаете, что вы все мертвы?» — хотелось сказать ей. Конечно, она не сказала.

Никто не спросил Яснораду, отчего так долго не появлялась во дворце. А она и рада — ничего не хотелось им объяснять. Потому просто взялась за неоконченное рукоделие. Будто не было Змея и реки Смородины, не было правды о том, что есть Явь, лишенный магии мир, и есть Навь, мир, до краев наполненный магией. И есть перекресток меж двух миров — мертвое Кащеево царство.

И все же день этот оказался особенным, непохожим на другие. Сначала к ней подсела Иринка. Самая юная, самая говорливая, все эмоции — от радости до печали — всегда на лице, будто на страницах открытой книги. Старшие невесты соперницу в ней не видели, но и не делились ничем. За Иринкой закрепилась молва девицы словоохотливой, не умеющей держать язык за зубами.

Иринка щебетала, торопясь рассказать, что произошло во дворце, пока в нем не было Яснорады. Как обычно, почти ничего. Им играл Олег (в этот миг перед глазами невольно всплыло лицо Богдана и вспомнилась его искусная игра), Драгослава создала новых тварей — с жемчужной шерстью и копытами, оставляющими золотые следы, а Мара вышила для царицы из серебряных нитей самую красивую во всем Кащеевом граде шаль. Говорят, та колола холодом, стоило ее коснуться.