Дэвид Геммел - Троя. Грозовой щит
Олганос и охотники вернулись с добычей, принеся мертвую свинью. Это было костлявое, тощее животное, но они выпотрошили его, разделили на части, разожгли костер, установили вертел и стали ждать, когда будет готово.
Банокл подошел к деревьям и сел, осматривая земли, лежащие на юге. Местность была зеленой с выступающими холмами и лесистыми равнинами. «Хорошая сельская местность», — подумал он. Не похожа на иссушенную солнцем ферму, где он родился и где его семья зарабатывала себе на жизнь, вечно голодая. Он представил себе дом на склоне холма внизу. Поблизости бежал ручей. Летом всегда можно найти холодную воду, легкий ветерок дует среди деревьев. Здесь можно было бы выращивать лошадей, свиней или овец. Возможно, всех вместе. Он задумался на тем, захочет ли Рыжая жить в горах, вдалеке от города.
Затем великан увидел дым на горизонте, огромные столпы поднимались из-за далеких холмов.
Банокл вскочил на ноги и позвал Урсоса. Предводитель отряда подошел и встал рядом с ним, молча глядя на дым.
— Ты думаешь, пожар в лесу? — спросил он наконец. Великан пожал плечами.
— Возможно. Я не знаю, что за этими холмами.
Собрались и другие всадники. Олганос, юноша с ястребиным носом и черными кудрявыми волосами, озвучил беспокойство, которое ощущали все.
— Если верить фракийским разведчикам, мы должны добраться до Каллироса к завтрашнему дню. Что если это город горит?
— Не говори так! — зашипел Урсос. — Если Каллирос пал, мы все погибли.
— Говори за себя, стратег, — возмутился Банокл, — я обещал Рыжей вернуться, и негодные идонои не помешают мне. И другие ублюдки из другой мерзкой страны.
— Разум философа, язык поэта, — улыбнулся молодой Олганос. — Есть ли предел твоим талантам?
Банокл не ответил ему. Далекий дым испортил ему настроение.
Вернувшись к деревьям, люди съели свою порцию жареной свинины, затем сели на лошадей и продолжали путь на юг.
Они ехали осторожно, небольшими группами, потому что местность была испещрена неожиданными ямами, оврагами и рощами, где могли спрятаться вражеские воины. У некоторых всадников были в руках луки, стрелы вложены в тетиву. Банокл, который был не очень умелым лучником, оставался начеку, готовый направить свою лошадь в ту сторону, откуда появится враг.
Близился закат, когда они поднялись вверх по склону последнего холма. Урсос дал команду остановиться перед вершиной холма; они спешились и стали осторожно подниматься. Их худшие опасения оправдались. Внизу горела крепость Каллироса, и они могли видеть, как враги выносили добычу за стены города. У большого костра великан заметил группу воинов с длинными копьями в руках, на которых были нанизаны головы. Вокруг этой чудовищной картины радостно кричала толпа, размахивая в воздухе мечами. Банокл осмотрел открытую местность возле восточной стены. Можно было разглядеть несколько тысяч воинов. Еще больше было внутри города, другие, видимо, расположились лагерем у западной стены вне поля зрения. На реке стояло множество кораблей. Урсос подошел к великану.
— Сколько здесь, по-твоему, человек? — спросил он. Банокл пожал плечами.
— Примерно от десяти до пятнадцати тысяч. Многие из них не идонои. Никакой раскраски. Я бы сказал, что это фессалийцы или македонцы.
Урсос тихо выругался.
— Посмотри на реку. Еще галеры. Если они собираются перегородить Геллеспонт, мы не попадем домой, даже если доберемся до переправы у Карпеи.
— Ну, бесполезно сидеть здесь, — вздохнул великан. — Нам нужно возвращаться.
Урсос снял шлем и пробежал пальцами по своим длинными черным волосам.
— Гектор должен знать, когда они снова выступят и в каком направлении отправятся. Они могут пойти на восток, чтобы перекрыть нам отход, или на север, чтобы встретить нас в горах.
— Или в обе стороны, — заметил Олганос, который слушал их разговор.
— Да. Или в обе стороны.
— Где-то позади нас есть еще одна армия идоноев, — вспомнил Олганос.
Урсос повернулся к Баноклу.
— Ты останешься здесь вместе с пятью всадниками и будешь наблюдать, куда отправится армия неприятеля. Я поеду с остальным отрядом назад к Гектору и остановлю наступление. Как только армия выступит, поезжай на север, чтобы присоединиться к нам как можно быстрее.
— Почему бы не остаться тебе? — спросил Банокл.
— Потому что я — ублюдочный стратег, как ты не устаешь повторять. Я оставляю тебя главным, Банокл. Не делай ничего необдуманного. Просто собирай сведения и уезжай, как только все выяснишь.
— А ты не хочешь, чтобы мы напали на крепость и вернули ее?
— Нет, не хочу. — Урсос вздохнул. — Просто позаботься о себе. — Затем он повернулся к Олганосу: — Ты остаешься здесь как второй начальник отряда.
— Второй начальник отряда из пяти человек? Я не уверен, что смогу справиться с такой ответственностью.
— А я уверен, что не сможешь, — возмутился Урсос. — Но ты быстро соображаешь, — добавил он более спокойно, — и у тебя есть выдержка. Я оставлю Энниона, Скорпиоса, Джустиноса и Керио с тобой. Есть вопросы?
Банокл задумался. Керио был смутьяном, хитрым парнем, который постоянно пытался вывести его из себя. Но он был хорошим воином и прекрасным лучником.
— Никаких вопросов, Урсос, — сказал он.
— Ты, наверное, захочешь поменять лошадь Энниона, — вмешался Олганос. — Она старше и медлительней, чем остальные, а нам завтра, возможно, понадобится скорость.
— Хорошая мысль, — согласился Банокл. — Мне всегда нравилось, чтобы кто-то рядом со мной думал.
Над лесом высоко стояла луна, но Скорпиос не мог уснуть. Он пережил достаточно сражений и войн и теперь жалел всем сердцем, что сбежал с фермы своего отца и присоединился к армии. Он все еще помнил солнечное утро два года назад, когда в деревню прибыл воин, набирающий рекрутов, его доспехи и шлем сверкали в солнечных лучах. Тогда он показался Скорпиосу самым красивым мужчиной, которого он когда-либо видел в своей жизни. Декеарх спешился на рыночной площади и собрал там людей.
— Ваш народ воюет, троянцы. Есть ли среди вас герои?
Скорпиос, хотя ему тогда было всего четырнадцать, вышел вперед с другими мужчинами и слушал, как воин рассказывал о зле, творимом микенцами: они подослали убийц к жене Гектора. Скорпиос никогда не бывал в Трое, но он слышал о Великом хозяине войны и его госпоже Андромахе, которая спасла царя Приама, застрелив убийцу из лука. Для Скорпиоса имена великих людей звучали тогда словно имена богов, и он, открыв рот, слушал о Золотом городе и призывы встать на его защиту.
Тогда ратное дело казалось юноше более благородным делом, чем привычные занятия: ухаживать за скотом, стричь овец или отрезать головы курицам. Декеарх сказал, что только мужчины, достигшие пятнадцати лет, могут записаться в армию, но Скорпиос был достаточно высоким для своего возраста, поэтому он вышел вперед вместе с двадцатью другими юношами. Военачальник пообещал им, что они станут хорошими воинами, которыми он будет гордиться. Отец никогда не говорил сыну, что гордится им. Чаще всего он употреблял такие слова, как «ленивый», «неповоротливый», «легкомысленный» и «никчемный».
