Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе
— Рыцарю?
— Клятву произносил Джеми. Но уста у нас общие. И по всем вышеупомянутым причинам… да, мне самому не верится, что я это говорю, но… Таша-лэн, давайте останемся друзьями.
— Могли хотя бы в момент откровенности обойтись без издевки…
— Просите невозможного, ваше высочество.
С тихим стуком поставив туфли на каменные плиты, Таша приблизилась.
— Пока меня вполне устраивает стабильная неприязнь и взаимная игра на нервах, — она оперлась на парапет и взглянула вниз. — Впрочем, наше высочество рассмотрит ваше предложение дружбы… и будет следить за вашим поведением.
— Вы осчастливили меня, о великодушнейшая из королев.
— Рада за вас, о саркастичнейший из рыцарей.
Сад был далеко — но Таша ясно видела прямо под собой фонтан, накрытые столы на скошенных по такому случаю лужайках, яркие нити бумажных фонариков и гирлянд на розовых кустах. Судя по фонтану, они с Алексасом на крыше одной из башен восточного крыла…
А ещё Таша увидела оркестр, уже рассевшийся вокруг фонтана, и толпу, которая струилась по садовым дорожкам.
И что они все в саду делают? Ах, да — фейерверк…
Прищурившись, она разглядела, как маленькая фигурка в синем вскидывает руку.
Первый салют вспыхнул, казалось, прямо над ними: он рассыпался на сотни сверкающих искр, которые сложились в белоснежный, распустившийся прямо в небе цветок с шестью лепестками в изящном венчике. И тут же, словно в ответ, и над садом, и над крышей зажглись сотни волшебных звёздочек, вспыхнувших на фоне тёмного неба точно в промежутках между звёздами настоящими. Гирлянды распустились алыми, жёлтыми и белыми сияющими цветами, фонарики зажглись белым и мягким светом — будто маленькие отражения сиявшей в небе луны; из ниоткуда разноцветным дождём посыпались сверху яркие кружочки конфетти, оседая на одежде, путаясь в волосах…
— Может, чтобы уже до конца выдержать откровенность, — Таша смотрела на сияющую сеть, окутавшую сад, — вы заодно скажете, с чего так невзлюбили Арона?
Алексас задумчиво запрокинул голову, вглядываясь в узоры звёздной пыли:
— Взлюбливать таких, как он — дело рискованное, — заметил он. — Наверное, именно поэтому я и предпочёл его невзлюбить.
— Таких, как он? А чем он так отличается от остальных? Тем, что дэй, телепат и целитель в одном флаконе?
Алексас замер. Быстро выпрямился:
— Скажите мне, что вы шутите…
— С чего бы? — Таша нахмурилась. — Мне искренне интересно, почему вы не в первый раз говорите что-то о "таких, как он".
Музыканты ударили по струнам. К крыше, смешавшись с залпами салютов, ликующими криками, аплодисментами и хлопками откупориваемых винных бочонков, вознеслась радостная, почти волшебная в своей простоте музыка.
— Так, — наконец изрёк Алексас. На губах его играла какая-то нехорошая улыбка. — Подождите-подождите… и вы хотите сказать, что ваш "папенька" никогда и словом не обмолвился о том, что он — амадэй?
Слово прозвучало так значимо, несомненно подразумевая под собой понятие столь важное, что Таша не сразу решилась спросить:
— А кто это?
Алексас долго смотрел на неё. Потом вдруг рассмеялся:
— Да, видно, зря я в последние дни даже начал менять своё о нём мнение… Хотя это слово предано забвению, да… То есть он вообще ничего-ничего не рассказывал о том, кто он?
— Что он пастырь из деревеньки в Озёрной… Да что такое, вы мне можете сказать?
Алексас повернулся спиной к простиравшейся за парапетом пустоте:
— Вначале скажите мне, что значит слово "амадэй".
— Амадэй… м… "избранный Богиней"?
— Совершенно верно. Думаю, вы уже догадались, что это слово, равно как "лоридэй" и "эндэй", имеет особое значение?
— И кто такие эти амадэи?
Алексас помолчал, прикрыл глаза — и заговорил.
— Их всегда двое. Один — Зрящий: тот, кто видит всё, кому власть дана знать, что творится в умах и душах — тот, кто судит и дарит жизнь. Другой — Воин: тот, кто не ведает страха, кто повелевает силами тьмы, чья сила неоспорима — тот, кто карает и дарит смерть, — слова ронялись неторопливо и уверенно, будто цитируя. — Судья и Палач. Свет и Тьма. Друзья. Братья. Соратники. Каждый дополняет другого, каждый уравновешивает другого, на каждого не действует сила другого… но только один всегда защищает другого.
Наконец взглянул в её лицо, он добавил:
— Говоря привычным языком, один — целитель и телепат. Лучший телепат из всех, что когда-либо знал мир: он не просто читает чужие мысли, а может контролировать их. Изменять, заменять собственными, думать чужим разумом, смотреть чужими глазами… Второй — некромант и мечник. И его магическим силам позавидовал бы любой архимаг, а мечом он владеет наравне с лучшими альвийскими воинами. Впрочем, он и наделён нечеловеческой силой, скоростью, ловкостью… Оба амадэя не совсем люди — у них даже болевой порог выше простых смертных, — Алексас мельком оглянулся в тёмную пустоту. — Зрящий не может ни читать мысли, ни излечивать своего Воина. Заклятия Воина, в свою очередь, потеряют всякую силу, будучи направленными против Зрящего. И силы двух "братьев", как вы видите, неравны, ибо телепатия телепатией, но крепкая сталь вкупе с тёмной магией куда надёжнее… и потому издавна Воины были щитами Зрящих. Нет, последние, конечно, тоже далеко не лори белокрылые, особенно если забывают о том, что созданы воплощениями света и справедливости — но Воины всегда были сильнее.
— Почему так? — зачем-то спросила Таша. — Почему так, а не иначе?
— Почему Воины сильнее Зрящих? Хотя должно быть наоборот, потому что Зрящие есть добро, которое всегда побеждает зло? — Алексас задумчиво перебрал пальцами по камню парапета. — Свет не всегда добро, Таша. А зло всегда сильнее. Просто потому, что оно не утруждает себя наличием моральных принципов. Там, где добро предупредит, зло без раздумий перережет горло. Добро не может ненавидеть — а ведь сколько сил порой даёт ненависть…
— Почему я никогда не слышала об амадэях?
— О них сейчас почти никто не знает. Почти никто не помнит. Когда в Аллигране не было иных королей, кроме Королевы альвов и Короля гномов, амадэи правили людьми. Им, избранникам своим, завещала хранить род людской Кристаль Чудотворная. Тогда, в самом начале, только наметились Провинции, и людей было совсем мало, и больших людских городов было всего три, потому что амадэев было шесть — трое Зрящих и трое Воинов, и одна пара правила одним городом…
Отстранился от перил, тихо ступая подошвами сапог по камню, Алексас прошёлся от одного края крыши до другого:
— Тогда в Аллигране царила абсолютная справедливость. От Зрящего невозможно было ничего утаить, а приговоры его были всегда бесстрастны и суровы. Впрочем, он ведь не только судил: умирающих невинных он излечивал… а порой, как вы могли понять, и вырывал их из объятий смерти. Воин приводил приговоры в исполнение, и он не щадил никогда и никого… — он наконец обернулся, глядя на Ташу. — Для амадэев не было никаких законов, ибо они сами были — закон. Впрочем, нет, закон всё же был. Один-единственный закон: запрещающий любить.
