Дэниэл Абрахам - Путь Дракона
Когда худшее было позади, она поднялась. Утерла слезы и сопли рукавом, вытерла грязь с платья и пошла к себе на квартиру. Унижение вскарабкалось на плечи и зашептало ей на ушко. Как много Квахуар рассказал своим партнерам? Хвастался ли он, что раздвинул ей ноги? Тот старый наемник-синаец получил, вероятно, подробное описание каждого кусочка ее плоти перед тем, как она вошла. Квахуар знал все, что она сделает, еще до того, как она сделала это, все спланировал. Были ли слуги предупреждены не препятствовать ее ночному вторжению в его кабинет? Что если они наблюдали за ней из темноты, смеясь над идиоткой, возомнившей себя умной?
Через двери она услышала доносившиеся из банка голоса охранников — Маркуса, Ярдема и новенькой женщины-куртадамки, ни сердитые, ни веселые. Красные тюльпаны покачивались на ветру, почерневшие у основания лепестки сломаны и торчали во все стороны. Она хотела войти, но рука никак не могла нащупать щеколду. Она простояла, казалось ей несколько часов, желая оказаться где угодно, где ее ждали бы друзья, семья или любовь. Ее сотрудники. Ей хотелось, чтобы Ярдем Хейн вышел, и нашел ее. Чтобы подошла, гуляющая по улице Кэри. Чтобы Опал восстала из своей морской могилы, и придушила ее прямо там, где она стояла.
Ситрин поднялась наверх. Скинула платье, и села на кровать в одной рубашке. Продолжавший выступать пот не мог остудить ее.
Она проиграла. Даже сейчас она не могла осмыслить этого. Не могла заставить себя поверить в такое. Она проиграла. Слез больше не было. Боль прошла, хотя у нее было чувство, что та только затаилась, дремлет, подобно охотящемуся коту после убийства. Она вернется. Но в этот момент она не чувствовала ничего. Она чувствовала себя мертвой.
Она проиграла. И едет ревизор.
Солнце прочертило дугу высоко в небе. Ситрин села. Звуки улицы изменились, разомлевший от жары день медленно уступал место более веселым и энергичным голосам вечера. Ей хотелось писать, но она игнорировала желание. Трудно было бы подумать, что в ней осталась хоть какая нибудь влага, после таких потоков пота и слез. И все же, тело ее выполняло свои функции, хотела она этого или нет. Когда позывы стали слишком настойчивы, чтобы их игнорировать, она нашла ночной горшок и воспользовалась им. Когда она заставила себя двигаться, оцепенение стало проходить. Она стянула с себя рубашку, оставив ее валяться на полу, нашла легкое вышитое платье, более удобное, так как было ношенное. Оделась, спустилась по лестнице, и вышла на улицу, не побеспокоившись запереть за собой дверь.
В таверне все ставни были нараспашку, чтобы впустить морской бриз. Не горела ни одна свеча, или фонарь, чтобы даже не много не увеличивать жару, поэтому, не смотря на солнечный свет, в комнатах царил полумрак. Из знакомых была только девчонка служанка, круглолицая, с иссиня-черными волосами до лопаток. Крошечная собачонка нервно кружила у ее лодыжек. Ситрин направилась к крайнему столу, ее столу. За ним кто-то сидел, наполовину скрытый мешковатой одеждой.
Квахуар Ем.
Ситрин заставила себя пройти вперед. Села напротив него. Незапертая ставня дважды хлопнула по раме, и стало тихо. Выражение его лица было мягким и печальным. Полупустая кружка с элем стояла на столе.
— Добрый вечер.
Она не ответила. Он щелкнул языком по зубам.
— Надеюсь, я могу предложить тебе ужин и бутылку вина. В качестве извинения. Со стороны губернатора было свинством так поступить с тобой.
— Мне от тебя ничего не нужно, — сказала она.
— Ситрин…
— Я не хочу ни видеть тебя, ни слышать, до самой смерти, — сказала она ледяным тоном, чеканя каждый слог. — И если ты подойдешь ко мне, я прикажу капитану своей стражи убить тебя. И он сделает это.
Выражение лица Квахуара стало жестче.
— Понимаю. Признаюсь, я разочарован, магистра. Я думал о вас лучше.
— Ты думал обо мне лучше?
— Ну да. Я не представлял, что вы из тех женщин, что бьются в истерике. Но вижу, я заблуждался. Хотелось бы вам напомнить, что вы та, кто прыгнула мне в постель. Та, кто шныряла у меня дома. И не вам обвинять меня в том, что я загодя принял меры.
"Ты же не знаешь каково это", подумала Ситрин. "Не знаешь, что это значит для меня. Они хотят отобрать мой банк."
Квахуар встал и бросил три мелкие монетки на стол, оплачивая счет. На свету отчетливо стали видны неровности на его бронзовой коже, делая его старше. Этим летом было ее восемнадцатое солнцестояние. И его тридцать пятое.
— Мы торговцы, магистра, — сказал он. — Мне очень жаль, что новости для вас были невеселые, но я не извиняюсь за то, что заключил этот договор для старейшин моего клана. Надеюсь, вечер у вас будет более приятный.
Он отодвинул скамью, дерево заскрежетало по камню, и обошел ее.
— Квахуар, — позвала она резко.
Он остановился. Она собралась с духом. Слова были словно отлитые из свинца, настолько тяжелы, что почти застревали в горле.
— Прости, что предала тебя, — сказала она. — Пыталась предать тебя.
— Не за что, — ответил он. — Это игра, в которую мы играем.
Чуть погодя подошла служанка, взяла деньги, забрала кружку Квахуара Ема. Ситрин посмотрела на нее.
— Как обычно?
Ситрин покачала головой. От глотки до живота у нее все словно окаменело. Она подняла руку, удивившись, что мягкий берет все еще на месте. Она сняла его, распустила волосы, и вытащила из них серебряную шпильку с ляпис-лазурью. Казалось, что та светится собственным светом в темноте. Служанка заморгала, глядя на нее.
— Какая прелесть, — сказала она.
— Возьми, — сказала Ситрин. — принеси чего нибудь за нее.
— Магистра?
— Крепленное вино. Деревенское пиво. Все равно. Просто принеси.
Гедер
Верховный жрец Басрахип или, возможно, это был титул, трудно сказать, откинулся на спинку своего стула из кожи и железа. Потер толстыми, мощными пальцами лоб. Свечи вокруг него мигали и шипели, их дым наполнял комнату вонью горелого жира. Гедер облизнул губы.
— Моим первым наставником был Тралгу, — сказал он.
Басрахип поджал губы, внимая Гедеру, и покачал своей крупной головой. Нет. Гедер подавил восторг и попытался вновь.
— Я учился плавать на взморье.
Широкая голова медленно качнулась. Нет.
— Когда я был ребенком, у меня была любимая собака. Натасканная для охоты зверюга по кличке Мо
Первосвященник блаженно улыбнулся. Его зубы казались неестественно большими. Он указал толстым пальцем на грудь Гедера.
— Да, — сказал он.
Гедер хлопнул в ладоши и рассмеялся. Не в первый раз верховный жрец проделывал такое, но каждый раз это поражало. Не имело значения, в чем заключалась ложь, о чем говорил Гедер, какова была его поза или как изменялась тональность голоса, великан знал, что было ложью, а что правдой. Ни разу не ошибся.
