Виталий Каплан - Чужеземец
Так и будут ждать Пришествия Церкви — обречёно и безнадёжно? А уродливая вера Хаонари, не встретив никакого духовного сопротивления, пожаром полыхнёт по Высокому Дому и сопредельным странам?
Как в детской сказочке про птичку на болоте. Нос вынырнет — хвост увязнет, хвост вынырнет…
Окно вновь показало утренний лес. Облитые рыжим солнцем стволы сосен, ветерок, ласково треплющий кусты малины, птичка из травы вспорхнула, и…
И застыла в полёте. Изображение дёрнулось — и замерло.
Воздух в боксе потемнел, сделался каким-то колючим, и Алан почувствовал — шевелятся волосы, точно чьи-то крошечные коготки щекочут кожу на голове.
Он резко приподнялся на локте.
— Ну чего вскочил-то? Лежать тебе надобно, сил набираться, — тетушка Саумари смотрела на него укоризненно. Стояла она в паре шагов от койки, волосы, испещрённые седыми нитями, разметались по плечам. Некрашеный плащ из овечьей шерсти, в точности такой же, как тот, что она оставила им напоследок. Сложенные на груди руки, пальцы сцеплены в замок. Самая настоящая, реальная тётушка. А то, что за её спиной виднелся замерший утренний лес… Да мало ли отчего он виднеется?
— Ты? Тётушка, как ты тут? — Алан вдруг сообразил, что шепчет по-русски.
— Как-как, — усмехнулась она. — Известно как, ножками по дорожке.
Она слегка повела ладонью, взметнулся буроватый рукав плаща — и Алан увидел дорогу.
Не особенно широкая — в шаг, не более, — та тянулась в медицинский бокс через коридоры станции, через тёмные космические пространства, слегка лишь подсвеченные фонариками звёзд, через плотные седые облака — земные ли, неотеррянские ли, не поймёшь. Дорога шла мимо городов и полей, протыкала насквозь планеты и, полого поднимаясь вверх, уходила в жемчужное сверкание.
Туда, где свет был ярче солнечного, а молнии казались нитями, из которых соткана завеса…
— Лежи-лежи, — повторила тётушка. — Ишь, отощал весь. Ничего, откормят. Тебе силы скоро понадобятся.
— Ты… ты живая? — губы не слушались его, едва двигались, точно после заморозки у стоматолога.
— Да уж поживее некоторых буду, — кивнула тётушка. — Живее, чем там, — палец её согнулся, указав на Огхойю. С высоты домишки казались детскими кубиками. Вот базарная площадь, вот городская стена… северные ворота… южные. Вот дворец наместника, а вот — чёрные пятна гарей, шебуршащиеся на головешках люди… отстраиваются, видно… Вот — кварталы медников, красильщиков, кожевенников… А вот… От тётушкиного дома осталась лишь груда мусора.
— Сломали, — пояснила она. — Не оставлять же целым жилище государевой преступницы, главной бунтовщицы, от коей вся зараза и потекла, — голос её изогнулся язвительной кривой. — Но ничего, подвал не тронули, не нашли. И что там закопано у меня, всё уцелело. Мальчишка твой знает где, заберёт.
— Тётушка, ты… — голос его прерывался, грудную клетку распирало болью. — Ты — оттуда? — он указал глазами на жемчужную завесу вверху.
— Догадливый, — прищёлкнула она языком. — Ещё с того дня, как вас в степи дождиком помочило. Настырный у тебя мальчик, ничего не скажешь. Умеет выпросить…
— А… А как там? — не нашёлся он спросить ничего глупее.
— Там… — усмехнулась она. — Там лучше там, чем ты думаешь. Но только вот здесь работы много… очень много… Одни кашу заваривают, а другим, стало быть, расхлёбывать. Ничего, не волнуйся. Справимся. Вот с ним.
Палец её растворил белый пластик стены, и в застывшем воздухе нарисовался соседний бокс. Гармай лежал на полу, поджав колени к животу. Койку, застеленную накрахмаленным бельём, он принципиально игнорировал.
— Вставай! Разлёгся тут! — тётушка, умудряясь одновременно быть и здесь, и там, дёрнула мальчишку за плечо. — Некогда спать, идти нам пора, понял?
— Ты? — Гармай, точно обжегшись, вскочил на ноги. И несколько долгих секунд стоял столбом, ошарашено глядя на неё.
— Я, я, — подтвердила тётушка. — Да, правильно смекаешь. Оттуда и пришла, — завеса из молний колыхнулась в такт её словам. — А что да как, после обскажу, по дороге. Домой нам пора, в наш Высокий Дом. Дел невпроворот. С поганцем Хаонари разобраться надобно, правду о Господе извратившим. С теми, кто его за ниточки дёргает…
— А кто дёргает? — не утерпел мальчишка.
— А то ещё не понял? — старуха улыбнулась, обнажив зубы — но не чёрные, как по традициям полагалось вдове, а такие белые, будто всю жизнь она пользовалась рекламированными зубными пастами. — Не сам же он всё это измыслил. Помнишь ночных гостей наших, которых посохом гонял?
— Помню, — ощерился Гармай. — Только голыми руками не выйдет, а эти, тутошние… они ж у меня меч отобрали.
— Ишь, потеря, — пренебрежительно рассмеялась тётушка. — Дрянной солдатский ножик… Там-то, внизу, откопаешь в моём подвале штучку получше. Только вот с «Синей цепью» не одним железом воевать придётся. Слово Истины — это меч помощнее будет. А воевать надо… большие у них планы, сильно встревожились они… вернее, духи, коим служат. Вот он их распугал, — и тётушка указала на Алана.
— Без господина никуда не пойду, — решительно заявил парень. Нет, ну какой же упрямец!
— Гармай, так надо, — Алан знал, что стены между ними больше нет и мальчишка слышит его. — Иди с тётушкой. На Земле… На Терре… Убьют они тебя, и никак не защититься. Или хуже… сотрут всю твою память и будешь всю жизнь слюни пускать.
Забудешь обо мне, о ней… об Истинном Боге… Мне тебя будет не хватать… очень… Но сам видишь, откуда за тобой пришли. Слушайся тётушку… А там как знать… Может, по Божией воле и встретимся.
— Я буду ждать тебя, господин, — всхлипнул мальчишка. — Без тебя мне там тоскливо будет.
— Ишь, разнылся, — прокомментировала тётушка. — Ничего, обвыкнешься. Просто думайте друг о друге, в уме говорите — вот и встреча будет. А рассиживаться некогда. В Хагорбайе дюжина дюжин верных, и даже прибавилось ещё чуток. В Анорлайе Ихиари три дюжины обратил… дал ему Господь дар словесный, это молчуну-то угрюмому… В Таораме тоже интересующиеся есть, ждут, кто им слова Истины обскажет. И во Внутреннем Доме тоже есть… светлые слушатели… — усмехнулась она. — Да, и девочку ту, Илазугги, выручим из рабства храмового.
Тяжело ей там, бедняжке, приходится, а всё ж Христу верна остаётся. Ничего, управимся. Он вот и управится, — указала она на Гармая.
Алан потрясённо смотрел на неё.
— А ты-то хорош! — тётушкин палец упёрся ему в грудь. — Разнылся, пустыми угрызениями себя изводишь. Ах, всё напортил… ах, всё без толку было… Да как же без толку, коли столько людей к Богу Истинному потянулось? А думаешь, Он им не ответит, Он им руку не протянет? Думаешь, Он только в вашей земле живёт?
