Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера
"Зеркало Шалидора" было заклинанием простым и одновременно предельно сложным: как это теоретически делается, в Университете знал каждый первокурсник и даже особо талантливые приготовишки — как раз такие, как молодой паренёк из Кённенхофа, ещё не успевший даже заработать себе прозвище "Охальник". Но знать — одно, а сотворить — совершенно другое. Для заклинания "магического зеркала" требовалось столь неимоверное количество энергии, воплощенной в потоке стихии огня, каким владели и были способны управлять лишь немногие из выпускников. И для того, чтобы самому поставить и закрепить на кольце такое заклинание, Юраю надо было бы еще учиться и учиться… Если бы тот не превосходящий все мыслимые пределы огненный поток, который выплеснула в это кольцо Вайниэль своим потаенным и непостижимым эльфийским сладострастием — тем самым, которое смертному ни оценить, ни изведать.
Но сейчас впитанный мифрильным кольцом холод был надежно отделен от жары и, что называется, "готов к употреблению". Юрай повернулся от огня к стоявшему рядом с походной сумкой Зборовскому и принял у барона склянку с жидким металлом. Склянка была уже заранее откупорена, а покрывавшая слой ртути вода — слита. И теперь алхимик-богослов осторожно заполнил серебристой жидкостью полый стеклянный шар через соединявшуюся с ним открытую верхнюю часть — что-то среднее между трубкой и воронкой. Причем заполнил, к чести своей, предельно аккуратно, не пролив ни единой капли ни на заранее посыпанный толстым слоем песка пол, ни себе на руки — слава богам, что умения обращаться с тиглями и ретортами, в отличие от магических искусств, у него не отнимал никто и никогда.
Возвратив Владу склянку с остатками металла и осторожно передав в руки стоявшего наготове мастера Вташека поблескивающую, сквозь стекло, металлом сферу, Юрай начал медленно настраиваться на тот поток холода, который все эти дни и недели, после встречи с Вайниэль, наматывал круг за кругом по его кольцу. Где-то он использовал обрывки старых знаний, где-то — опыт, который уже успел поднакопить после памятного "укрощения" кольца на ярмарке в Тремпеле, но по большей части волшебник положился на интуицию и собственные ощущения. Составляющие основу холода базовые потоки воды, земли и эфира держались сейчас вместе как влитые, и Юрай осторожно попробовал перевести их циркуляцию из своего кольца вглубь упрятянного под стекло металла. Услышав, почувствовав, разобрав каким-то неведомым чувством ответный отклик ртутного шарика, он решился надавить чуть сильнее, потом еще сильнее, и еще… И вот, наконец, кружение всех трех потоков полностью переместилось в металлическую сферу. Можно сказать, что холод теперь был уже там, внутри. Оставалось только выявить его, разрешить ему воплотиться. И, продолжая поддерживать вращение потоков, Юрай стал гасить сопутствующую вибрацию. Всё так же постепенно, но неотвратимо, замедляя вместе с ней и собственное дыхание, и ритм движения распахнутых навстречу металлическому шару ладоней. Казалось, что даже сердце его стало биться реже, медленнее… И еще мед-лен-не-е… И… еще… мед… лен… нее…
Когда в какой-то момент ртуть потеряла свой блеск и потускнела, а поверхность стеклянного шара сначала затуманилась, а потом стала покрываться инеем, Юрай понял: пора! И резко кивнул стеклодуву. А Вташек резким стремительным движением внес заиндевевший стеклянный "бокал" в пламя и плавно перекрутил враз покрасневшее горлышко воронки, а потом отдернул его и выбросил прочь, на усыпанный песком пол мастерской. Еще несколько круговых движений, чтобы оплавить место отрыва, и вот уже сфера со ртутью запаяна наглухо, да так быстро, что мокрые пятна от растаявшего инея кое-где даже и высохнуть не успели.
Оставалось только избавиться от "ножки", за которую стеклодув и держал свой "бокал" все это время. Но это, как раз, делалось донельзя просто: сначала маленьким ножичком гномской работы нанести осторожную царапину в том месте, где эта ножка крепится к стеклянному шару, потом протереть ее прослюнявленным от души пальцем и, наконец, прикоснуться раскаленной в пламени дожелта стеклянной же палочкой, после чего ножка с сухим треском отлетает прочь.
— Извольте получить свой шарик, ваше преподобие!
…
"И вспашешь ты борозду мироздания, рожденный под знаком Василиска, глубоко вспашешь. Но не обрести покоя душе твоей, обреченной на вечные скитания меж уровней и слоев. Отвергнет тебя мир, тобою же созданный, и никогда не увидеть тебе первенца своего".
Печально, но факт: всякий раз, стоит какому-то важному делу благополучно завершиться — в груди возникает опустошение и вялое равнодушие. "Ну вот, сделал. А на хрена? Стоило ли трудов? И что теперь дальше?" Радоваться совершенно не хотелось. Хотелось напиться вдрызг, в драбадан, в зюзю. Устроить дебош, пойти по девкам, лешему задницу скипидаром намазать… Но сил не было даже на то, чтобы оторвать свой собственный зад от кровати или, как сейчас, от жёсткого гостиничного стула. Вот и оставалось Юраю тупо любоваться заключенным в стеклянную оболочку шаром вожделенного "гномского серебра" или катать его ладонью по столу, накрытому на всякий случай мягким и нескользким шерстяным платком: разбить стоившее таких трудов сокровище, случайно уронив его на пол, совершенно не улыбалось. А вот катать было как раз удобно и приятно — шар у Вташека получился именно того размера, как договаривались, под ладонь. Побольше сливы, поменьше яблока, одним словом. И увесистый к тому же: "серебро кобольдов" оказалось намного тяжелее серебра обыкновенного, хотя и чуть легче золота.
Что ж, прежнее дело завершено, теперь начиналось новое: искать в небе шестую планету. Но как к этому подступиться, у посланника энграмского князя не было ни малейшего представления… Хотя, впрочем, пожалуй что одна зацепка теперь уже была — та, что проглянула в загадочном предсказании цыганской баронессы.
Тогда, в Тремпеле, заинтригованные отнекиванием гадалки Юрай со Зборовским послушно потащились за ней на соседнюю площадь, где был раскинут здровенный цыганский шатер красного полотна, разукрашенного затейливыми золотистыми завитками. И увидели, как их путеводительница, откинув тяжелый полог и войдя внутрь, почтительно склоняется перед уже немолодой, изрядно расплывшейся черноволосой женщиной, восседавшей за широким столом в самом центре накрытого шатром пространства.
— Да озарится день твой светом, дойкэ8, а ночь — усладой!
— И тебе того же, Замира. — Вальяжная брюнетка перевела взгляд на вошедших вслед за гадалкой энграмцев. — Что, твои гости чем-то недовольны? Или отказываются платить?
![Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера [СИ]](/uploads/posts/books/75683/75683.jpg)
