Максим Огнев - Пой, Менестрель!
Плясунья спала на ее кровати, спала как мертвая, ничего не слышала. Гильда укрыла ее еще одним одеялом.
В это время раздался уверенный, требовательный стук во входную дверь. Гильда бросилась к окну. И — на лестницу. «Не открывай!» — хотела крикнуть отцу, но Оружейник уже распахнул дверь. Прихожую заполнили люди в черном. С ними — пяток алебардщиков. Гильда остановилась на верхней ступеньке. На пороге соседней комнаты появился Драйм с обнаженным клинком в руках.
— Я бы с радостью, — отвечал Оружейник на какой-то вопрос вошедших. — Рука болит. Вчера угораздило…
К изумлению Гильды, показал правую руку, замотанную до самого локтя.
— А ну снимай повязку, — потребовал начальник стражи.
Оружейник зубами развязал узел. Гильда крепко ухватилась за перила. Упал последний виток повязки, и Оружейник сунул руку чуть не в лицо алебардщику. Начальник стражи выругался.
— Где остатки? — грубо потребовал он.
— Все продано. Сами взгляните.
Прислужники в черном направились в лавку. Гильда знала, что найдут они немного: пару кольчуг да пяток наконечников для копий.
Разочарованные прихвостни Магистра не погнушались прихватить и такую малость. Уходя, начальник стражи грозно повелел:
— Как только поправишься — за работу.
— Да, да, — соглашался Оружейник, выпроваживая незваных гостей. — Мне, что ли, болеть нравится? Сплошные убытки.
Задвинул засов. Гильда сбежала вниз.
— Что ты с собой сделал, отец?
Оружейник протянул руку Либурне, вышедшему из комнаты Артура. Тот принялся заново накладывать повязку.
— Пустяки. Через пару недель заживет.
Гильда медленно, придерживаясь рукой за стену, побрела наверх, в свою комнату. Путь ей преградил Драйм:
— Твой отец поступил как доблестный рыцарь.
Гильда стояла, не в силах даже ответить.
— Слышала, что говорил глашатай? — спросил Драйм. — В чем угодно бы меня обвинили, но в этом…
Гильда смотрела на его побелевшие пальцы, сжимавшие рукоять меча. Подняла голову, сказала твердо:
— Стрелку не легче было, когда его назвали оборотнем. Ты выдержишь, Драйм.
Оба вздрогнули: в дверь снова постучали.
— Да что же это, — прошептала Гильда.
Знаком велела Драйму отступить, спустилась по лестнице, отперла. На пороге стоял Менестрель. Он затворил дверь, задвинул засов.
— Добрые вести, хозяюшка. Королева жива. Стрелок ведет ее в замок Дарль. Мелп и Плут с ними. Королевские дружинники укрылись в Турге, командует ими лорд Бертрам. Отряд Ральда подоспел к замку, спас лордов, сохранивших верность королю. Магистр бежал и укрылся в своем замке.
— Это все точно?
— Королеву я видел, об остальном поведал паж. Он успел выбраться из Турга до того, как войско Магистра окружило крепость.
— Значит, Тург осажден?
— Да. Лорд Бертрам и капитан Ральд не сдадут крепость Магистру. Паж дожидается в таверне у городских ворот. Отвезем новости в замок Дарль. Неизвестно только, что с королем.
На губах Гильды появилась усталая улыбка.
— Он спасся.
— Откуда ты знаешь? — быстро спросил Менестрель.
Гильда не ответила. Заскрипели ступеньки. Менестрель вскинул голову и увидел спускавшегося по лестнице Драйма.
* * *Переменим снова одежды,
Снимем траур, наденем шелк.
Будет день — и будет надежда,
Будет выплачен старый долг,
Сгинет горечь талого снега,
Треснет лед на черной реке,
И покатится вдаль телега
Вслед за солнышком налегке.
По какому-то приговору
По дорогам вечной земли
Вслед за солнцем бредут актеры,
Но не по небу, а в пыли.
Чистым полем да темным лесом —
Вдохновения не растрать!
Развернется такая пьеса —
Сил хватило бы отыграть.
Добрый сказочник скажет слово,
И пойдут все дела на лад.
Погляди! Изгой коронован,
Негодяев поглотит ад.
А влюбленным — финал известен,
Не расстаться уже вовек.
С верным словом, с хорошей вестью
Продолжаем свой вечный бег.
Ляжет зернышко — посмотрите,
Вот и добрый колос пророс.
Пусть поверит в притворство зритель,
Но актеры живут всерьез.
И герой — он всегда прекрасен,
А злодей — он всегда смешон.
Что бы ни было — видим ясно,
Все закончится хорошо.
Так и бродим. И носит ветер
Нашу песню как добрый знак.
Всем живущим на белом свете
Нас раздарит за просто так.
И философу, и ребенку,
Тем кто дома и кто в пути.
Вслед за солнышком потихоньку
Нам идти, идти и идти.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Был мир непознан и велик,
А я в нем — первый ученик,
Что не захочет быть вторым.
Не думал даже до поры,
Куда дорога заведет,
Был горделивым мой полет,
Но — восковое! — подвело
Широкое мое крыло.
Но вынесла меня волна,
Я пробудился ото сна,
И — хоть жестоким был удар
Прозрел отчаянный Икар.
И если создал меня Бог,
То, значит, я не очень плох,
И, значит, мне еще дано
Немного Веры той волной.
Не внемля сказкам или снам,
Кумирам ложным строил храм,
Глядеть не смея в небеса
И заглушая голоса
Актеров, ангелов, бродяг.
И ухмылялся вечный враг,
Гордыни исполнял каприз:
Я рвался ввысь — срывался вниз.
Но были проблески во тьме,
Я возразить врагу посмел,
Мне не бывать его рабом,
Я понял, где мой отчий дом.
Коль за меня распят был Бог,
То, значит, я не очень плох.
И пробуждается весной
Надежда, что живет со мной.
На размышленье мало дней.
И все яснее и видней
Вдали сияющий чертог.
Когда ступлю я на порог,
Когда всему придет конец,
Когда скажу: «Прости, Отец!» —
Когда не станет больше сил,
Тогда пойму, что победил.
Не угасай, моя звезда!
Я грешный — да! Я слабый — да!
Но солнце греет и меня,
Но я сумею все понять.
И если любит меня Бог,
То, значит, я не очень плох.
И значит, что в любые дни
Его Любовь меня хранит.
Предательство! Гирсель закрывает глаза, зубы его выбивают дробь. Предательство! Он плачет, не стыдясь слез. Победы на состязаниях, верная служба Магистру, убийство короля — были делами мальчишки. Эти слезы — слезы взрослого. Он обрел мужество не стыдиться собственной слабости. Да, он слаб! Он, Гирсель-южанин, первый лучник в войске Магистра, — жалок. Руки не повинуются, истертые тетивой пальцы прижаты к груди. К тому самому месту, где под рубахой белеет шрам. Оставшаяся с детства метка — след кованого сапога.
