Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера (СИ)
Наскоро сколоченные лавки, помосты и торговые будки заполнили её практически полностью – начиная прямо от ступеней ко входу в городской храм Армана и вплоть до располагавшегося, по традиции, напротив от него бурмистерского дома. И вовек не перечесть того товару, которым эти лавки и будки полнились. Здесь были фрейольские медовые коврижки и румяные калачи, которые пекари умудрялись сохранить тёплыми даже на открытом зимнему морозу пространстве, заворачивая свои плетеные короба со сдобой в теплые одеяла. Можно было отыскать здесь и белозерской работы женские серьги из чернёного серебра, и расписные платки асконской выделки, и знаменитые деревянные лошадки – детские игрушки, которыми прославился на весь круг земель сам Свейн. Малоросские вышитые рубахи, баххарские ковры, благоухающие ароматические свечи из Шэньчжоу… В храмовой палатке продавались небольшие статуи обоих богов для домашнего обихода и армитинки на любой вкус, от золотых и серебряных до сплетенных из древесной коры и выжженых на маленьких дощечках, тогда как в магической палатке по соседству вас ожидали амулеты на все случаи жизни и охранные свитки с заклинаниями для входных дверей. Ткачи, по сезону, предлагали теплые шелковые ткани любых расцветок, зато оружейники – луки со стрелами и украшенные чеканкой ножи, причем ремень и чехол для такого ножа можно было купить тут же, у кожевенника за соседним прилавком…
Сгущавшаяся к вечеру темнота не распугивала посетителей, а, наоборот, только раззадоривала их и прибавляла праздничного настроения. Торговцы зажигали всё новые факела и свечи, а народ тем временем разогревался горячим вином, медовухой и сбитнем, которые продавались буквально на каждом углу. Тут же пара фигляров в вывернутых наизнанку кафтанах, напялив на себя еще и высоченные меховые шапки с разноцветными ленточками, без устали веселили народ скабрезными песнями, сопровождая их столь же непристойными жестами, но Юрай на них даже и не оглянулся: его влекло к следующему помосту, на котором забавлял публику ловкач‑волшебник.
Скажем прямо: серьезные чародеи "потешную" магию не жаловали и не принимали, относя ее к самым низким и примитивным разновидностям волшебства, хотя, если заглянуть в историю, возникла и развилась эта ветвь колдовского искусства из самой что ни на есть серьезной магии – боевой. Но пускать файерболы и сияющие молнии в небо на потеху простонародью вместо того, чтобы разить ими врага?! Высокомерные ревнители чистоты магического искусства из Хеертонского университета подобное презирали, почитая за проявление более чем дурного вкуса. Сам же народ, впрочем, свой вкус дурным отнюдь не считал, и сейчас у помоста "кудесника цветных огней", как представил себя обряженный в потрепанную колдовскую мантию синего цвета и остроконечную, столь же синего цвета шляпу маг, столпилось изрядное количество зевак и любопытствующих. Разноцветные огненные вспышки полыхали тут и там россыпями звезд, возносясь ввысь или же, наоборот, ниспадая с небес беззвучными ослепительными водопадами, и почти таким же водопадом падали со звоном медяки восхищенных зрителей в подставленную волшебником чашу – такую же синюю и украшенную серебристыми звездами, как и его мантия и шляпа.
Но Юраю было не до праздного любования магическим фейерверком. Ему хотелось, прежде всего, посмотреть со стороны на работу другого мага. Почувствовать потоки сил, усиление или ослабление вибраций, понаблюдать за тем, как ведет и направляет баланс стихий самый что ни на есть рядовой волшебник, и вообще проверить, сможет ли он, Юрай, хоть что‑нибудь почувствовать и понять в чужой волшбе? Ведь какие‑то первые признаки возвращающихся к нему уже по третьему разу (после лишения по приговору императорского суда и после катастрофы под Змийгородом) магических способностей он ощутил еще в памятную ночь в Фанхольме, после того, как они отбились от посланников Воровской гильдии. С тех пор лже‑священник, он же посланник Великого князя, не упускал ни малейшего случая, чтобы попробовать пробудить к жизни свое мифрильное кольцо, уловить хоть какие‑нибудь отклики на собственные беспомощные и безуспешные попытки заставить работать хоть какое‑нибудь из запомившихся ему простых заклинаний – того же "светлого огня", например, или "глубокой тишины". Но до сих пор, несмотря на все его усилия, ни светлее в комнате не становилось, ни гомон уличной толпы или разудалый хохот подвыпивших гостей в трактирах по его повелению стихать не желали
Сейчас же, у помоста кудесника, подаренное валькирией и пробужденное к жизни эльфийской девой кольцо словно сорвалось с цепи, пытаясь активно вмешаться в чужую магию, впитать ее в себя или перехватить контроль над потоками. А Юрай изо всех сил старался удержать свое кольцо в рамках наблюдения и не позволить ему своевольничать с протекающими рядом магическими процессами. Именно так объезжает порой всадник своего нового коня – норовистого и своевольного, впервые познавшего узду и стремена. Где‑то твердостью и строгостью, где‑то лаской и обманной уступчивостью, но всякий раз предугадывая лошадиные выбрыки и ни на секунду не теряя уверенности в себе. Безмолвный и невидимый поединок длился недолго, но был яростным и мощным. Сердце Юрая отчаянно колотилось, лоб покрылся испариной, и воздуха не хватало, несмотря на участившееся дыхание и открытый рот… Но в какой‑то момент кольцо, наконец, сдалось и подчинилось своему носителю, признавая его право повелевать и направлять. Только теперь Юрай сознал, что он с трудом держится на полусогнутых ногах и непременно свалился бы наземь, не поддерживай его за плечи донельзя обеспокоенный Зборовский.
– Ну что, пошли отсюда? – участливо спросил барон, приберегая все остальные серьезные вопросы на потом.
– Да, пожалуй, – растерянно ответил Юрай, отдышавшись. И вот тут‑то, не успели они сделать и нескольких шагов по направлению к выходу с праздничной и празднующей площади, Зборовского и ухватила за локоть цепкая рука черноглазой и черноволосой цыганки:
– А дай погадаю, бирюзовый ты мой, ненаглядный! Что было, что есть, что будет, и на чем сердце успокоится…
– Да пошла ты, – лениво отбрехнулся было барон, который и вообще‑то гадалок не любил, а уж сейчас, когда надо было Юрая в чувство приводить, слушать красивое пустословие и многозначительные туманные обещания был тем более не настроен.
– А что ж так, соколик? – лукаво и с подковыркой спросила красотка в цветастом платке. – Али услышать боишься, яхонтовый, что пышногрудая чаровница твоя, да с глазами изумрудными и кудрями медовоцветными, тебя и как звать позабыла?!
![Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера [СИ]](/uploads/posts/books/75683/75683.jpg)
