Вероника Иванова - Нити разрубленных узлов
Не страх смерти. Не желание спасти. Что же тогда? Чем я привязал демона к себе, да еще так надежно, что даже охотник не справился со своими обязанностями?
Мне что-то было нужно.
Ответ.
А в чем заключался вопрос?
Память сопротивлялась отчаянно. Будь я предоставлен самому себе, от попыток вспомнить давно бы уже потерял сознание, а может, и все остальное, но сейчас ничто не могло помешать тратить оставшиеся силы. Помешать думать, собирая воедино останки собственноручно убитых воспоминаний.
Мальчик с окровавленными руками. Глаза, горящие алыми угольками посреди сумерек комнаты. Голос, звенящий отчаянием…
«Не причиняй ей вред».
Он повторил это много раз. Достаточно, чтобы прислушаться к странным словам. Но о ком он говорил?
Дыхание. Совсем рядом. Осторожное, затравленное, слабое. Острые края лопаток, коснувшиеся моей спины. Бледный силуэт, мутно освещенный десятками свечей. Девушка, обреченная на искупление чужих грехов…
Лус. Он говорил о Лус. Он хотел защитить ее, а потом вынудил меня пообещать это сделать. Но я так и не получил ответа на свой вопрос.
«Она кое-что для меня значит».
«Ты же демон, что для тебя может значить человек?»
Тогда у меня не было времени на обстоятельную беседу. Или не нашлось желания беседовать. Но вопрос остался, и сейчас именно он натягивался той самой струной.
Почему из всего нашего разговора в памяти задержалось только это? Что такое важное я надеялся услышать?
Натяжение становилось все сильнее, только теперь мне было ясно, как поступать: чуть поддаться, а когда струна провиснет, потянуть ее на себя. Отмотать с ворота хоть половину витка и повторить все сначала. Пока кому-то из нас не надоест. Пока…
— Я не могла больше прятаться.
Голос. Женский. Ничуть не похожий на тот, что звучал надо мной раньше.
— Я больше не могла ждать, когда поняла, что знаю. Теперь знаю. Знаю, что делать.
Путаные слова, взволнованное дыхание, шепот прямо в уши.
— Я знаю. Позвольте же мне…
Она торопилась, глотала слова, но даже если бы повторила все то же самое медленно и вдумчиво, смысл ее речи не стал бы понятнее.
— Я хочу…
Струна вздрогнула. Как она смогла это сделать, натянутая почти до предела?
— Я хочу…
Натяжение стало невыносимым. Только теперь тянули уже не двое, каждый в свою сторону. Трое.
— Я хочу жить для вас!
Струна лопнула. Разлетелась клочками, зазвенев и зашипев. Связь разорвалась, отбрасывая меня назад. На постель, в путаницу каких-то стеблей и…
Я понял, что смотрю на мир широко открытыми глазами, только когда уткнулся взглядом в нагромождение трубок, засунутых в мой нос и рот. А следующим же движением рванул всю эту дрянь прочь, освобождая путь дыханию. Моему. Настоящему. И ни на мгновение не задумался, получится у меня или нет.
Все кончилось.
Все вернулось.
Обратно?
Она сидела на полу, положив бессильно подрагивающие руки на колени. На все еще голые колени, едва прикрытые сейчас полами черного камзола, застегнутого на одну-единственную пуговицу. Сидела неподвижно, смотрела куда-то прямо перед собой, а по бледным щекам прозрачными струйками текли слезы.
— Вот ведь дуреха…
Горькие слова, эхом повторившие мою мысль, слетели с губ Лус. Только говорила вовсе не она.
* * *— А ты еще кто такая?
Синяя мантия взметнулась, перекрыв мое поле зрения.
— Что ты здесь делаешь?
Еще один поворот бритоголовой незнакомки вокруг оси взбаламутил воздух.
— Что ты наделала?!
Любой бы огорчился, увидев безобразные ошметки результатов своего труда. Любой бы не сдержал свою ярость, переходя от слов к действиям. Любой бы попытался выместить злобу на том, кто виновен в неудаче тщательно продуманного плана.
— Ах ты…
Я поймал руку, занесенную для удара. Запястье женщины оказалось слишком тонким и хрупким, вопреки представлениям, составленным по итогам подслушанного разговора, а потому звонко хрустнуло, когда мои пальцы сжались тисками.
— Я обещал, что никто не причинит ей вред.
Думаю, она не услышала мои слова, а если и расслышала что-то, пробившееся через удивление, растерянность и боль, то ничего не поняла, потому что сразу же озлобленно сообщила:
— Ты… ты… ты мертвец!
— Все мы когда-нибудь умрем, — охотно согласился я.
— Ты… Пусти! — взвизгнула бритоголовая.
Я разжал пальцы. Женщина метнулась к столу, уставленному разноцветными флаконами, начала лихорадочно шарить здоровой рукой, пытаясь что-то найти, и остановилась, только когда перед ее носом замерцал синий огонек, заключенный в стекло крохотного сосуда.
Огонек, тут же скрывшийся в кулаке человека, чьи волосы падали на плечи разноцветными прядями.
— Неправильное решение.
— Не смейте мне мешать, иначе…
— Иначе что?
Она осеклась, наконец-то осознав, что противников слишком много. Но не утратила боевой пыл.
— Если со мной что-нибудь случится, вы все… Весь этот город будет стерт с лица земли!
Охотник пожал плечами:
— Может быть. А может, и нет. Не думаю, что Золотое звено, даже самое драгоценное из всей Цепи, стоит народных волнений на границах Дарствия.
— Хотите проверить?
Он подумал и честно ответил:
— Нет. — А потом добавил: — Убирайтесь отсюда.
Женщина снова протянула руку к столу, но охотник покачал головой:
— Выбирайте, что вам нужнее, — эти безделушки или ваша жизнь. Причем выбирайте быстро.
Она гневно раздула ноздри, грозно посмотрела на всех нас и вместо ответа выскользнула в дверь. А Иттан несколько вдохов прислушивался к звукам, доносящимся из коридора, пока шаги оскорбленной беглянки не затихли окончательно.
— Ее нужно было отпустить? — спросил я, стряхивая с кожи остатки странно мягких трубок, похожих на полые травяные стебельки.
— Убийство ничего не решило бы, — наставительно заметил охотник.
— Количество твоих врагов уменьшилось бы на одного. Разве этого мало?
— Поверь, у меня их столько, что я даже не замечу разницы. Да ты и сам все слышал.
— Слышал?
Он подмигнул:
— Хотя удачно притворялся спящим.
— Я вовсе не…
Иттан хлопнул меня по плечу, поворачиваясь к Лус, все еще сидящей на полу.
— И ты тоже слышал, как я понимаю?
— Благодарить не буду, не надейся, — буркнул демон.
— А зря. Думаю, твои сородичи дорого бы заплатили даже за обрывок этого разговора.
— Предлагаешь обогатиться на продаже страшной тайны?
— Предлагаю решить, что с ней делать дальше.
Она — или все же он? — поднялась, пошатываясь:
