Полина Копылова - Летописи Святых земель
«Мне тоже даром не прошла эта ночь…» – и открыла лицо. Эзель содрогнулся:
«Прости меня…»
«Ты тоже прости…» – Она поцеловала его в лоб черными губами. Попроси он в тот миг отпустить кого-то из Сервайра, отправить в опалу Ниссагля – сделала бы, и не пожалела бы потом.
Но он только смотрел ей в лицо и молчал. Она снова надела маску, едва не заплакав.
В Галерее Мечей целыми днями гремела сталь – окрепнув, Беатрикс пристрастилась к фехтованию и рубке, теперь целыми днями дралась со свободными от дозоров офицерами стражи – взмокшая, задыхающаяся, раззадоренная. Перед схваткой она снимала маску, отшпиливала фермель от стянутого под горлом ворота. Глаза у нее загорались, она молча и свирепо кидалась в атаку, безжалостно загоняя противников в угол, но быстро теряла дыхание, и тогда теснили ее. Она отбивалась до последнего, пока у нее не вышибали из руки клинок, пока не приперли к обтертой многими спинами стене, пока не заставляли сползать по ней вниз. Потом она, тяжело дыша, ложилась на застеленную медвежьей шкурой широкую лавку и часами наблюдала за фехтующими. Государственные дела за нее вершили Таббет и Ниссагль. А она смотрела на сходящихся бойцов, слушая гулко разносящийся по галерее лязг и пряча зябнущие руки в подол, – хмурая, со спадающими на плечи светлыми волосами, в сравнении с холеным блеском которых еще отвратительнее выглядело осунувшееся, пятнистое, землистого цвета лицо… Дни тянулись, ничем друг от друга не отличаясь, иногда мнилось, что один составлен из нескольких. Отдышавшись, она снова бралась за оружие – из Галереи Мечей ее было не выманить.
В спину уходящему Ниссаглю летело звонкое дребезжание стали, эхо нагоняло его, ему слышался этот звон повсюду, даже в тихих холодных церквях, где давно уже не было служб.
Звонка же королевская тоска!
Серый день смотрел в узкие голубоватые окна дворцовой церковки с голым алтарем. Костяная высокая статуя Господа казалась седой от сыплющейся со сводов сухой каменной пыли. У Господа был похожий на тарелку нимб и пустые глаза, привыкшие к бесконечным одиноким будням и рядам вечно пустых скамей. Ниссагль подошел ближе.
В их доме всегда было с верой как-то странно. Мужчины поминали Силу, женщины бегали со свечами за огоньком к святой Годиве-на-Барг, отстаивали там колени возле доски с наивно намалеванной ядреной и чернявой святой, которая признала Господа первой из женщин. А статуя Господа с темными щербинами на складках алебастровой столы была задвинута куда-то в угол.
Господь возвышался перед ним – равнодушный, желтоватый, запыленный, и при взгляде на него возникало раздражение… Ниссагль подошел к самому подножию. Лицо Бога было вырезано таким образом, что никто не мог выскользнуть из-под его взгляда. Ниссагль взглянул на него без опаски. Хрипло позвал: «Господи!», точно проверил голос, и повторил еще раз: «Господи!» Теперь можно было говорить о главном.
– Мой Боже, – он медленно опустился на колени, доверчиво поднимая лицо к пустым глазницам, – вот я, пришел к тебе.
«А что ж тебе надо?» – услышал он в душе своей ответ.
– Боже всеблагой, Ты меня знаешь. Вот я перед Тобой, какой есть. Грешный я и злой, душа у меня черна, много дурного я сделал и еще больше сделаю. – Бог молчал, давая Ниссаглю выговориться. – Поэтому не за себя прошу! Прошу за королеву. Боже! – Голос Ниссагля задрожал. – Верни ей ее красоту. Сделай ее снова красавицей, какой она была. Боже! Ты знаешь, что она мне дороже всего на этом свете! Пусть она меня никогда не полюбит, пусть никогда не будет у нее моих детей, пусть однажды она поразит меня своей ненавистью… Отними у меня все, что хочешь, Боже, только сделай ее прежней! Я прошу за нее, потому что она страдает, потому что ей больно от ее уродства! Смилуйся, верни ей красоту! Пусть опять все мужчины будут провожать ее взглядами, Боже! – Ниссагль переждал и добавил: – Пожалуйста… Она не заслужила, она не заслужила… И разве мы не твои люди, Боже, которых ты сделал?
Ему почудилось, что как-то посветлело в воздухе, и тогда он понял, что слова его ушли через камень в синие заоблачные выси, где слоняются по белым полям улыбчивые ангелы и меж ними голубоокий неприкаянный чудик с посохом и пухлой кожаной книгой под мышкой, с неумолчным бормотанием на кротких устах. Вот он услышит, задумается, побормочет…
Из Галереи Мечей по-прежнему звенело и лязгало, и Ниссагль с удивлением отметил, что во время молитвы не слышал этих звуков.
Он поторопился вернуться в Галерею. Лицо отбивающей удары Беатрикс было все так же черно. Но ведь не мог же Бог обмануть его ожидания! Нет, нет, чудо должно случиться!
Глава девятаяСОЛЬ НА РАНЫ– … Я пью и чувствую – что-то со мной не так. Несет меня куда-то, и все тут. Хочу глаза протереть – рукой попадаю в рот. Хочу ворот распустить – хватаюсь за гульфик… Хочу на воздух выйти – иду в стену, причем вижу стену, а понять ничего не могу…
– … А я не поленился в трубу им закинуть клубок. Полчаса не минуло, гляжу – выползает Эрма, глаза как плошки, шатается, чисто пьяная, и воздух глотает, как плотва на жаровне. Выползает, значит, и валится тут же возле стога. Ну я тут как тут, рассупониваюсь…
– … Ох, было однажды в Западной Унии, в первый поход герцога Лоттаре, – то-то мы нагулялись! Он нам все города отдавал на поток, а сам на белом коне, весь в драконьей чешуе, и шлем из драконьей башки, ездит по улицам и любуется на нас!
– Да не драконья у него чешуя никакая, стальная, шарэльская!
– Дура! Я сказал драконья, значит, драконья! Разве такой славный веселый рыцарь, как герцог Лоттаре, наденет шарэльскую мерзость? Так вот, сперва мы набрели на винный погреб…
– И главное, почему мы это дело не раскусили, – «Королевский Омут» был из дворцовых подвалов – ну какой тут подвох может быть! А это его нам королевин любовник выкатил, насыпав туда ее окаянного зелья! Чуть нас не уморил! Очнулись лишь на третий день, голые, запертые в поварне! А снаружи гулянка! Крик, визг, стены трясутся, чертоверть такая! Потом является к нам один ублюдок, элерансьер, тоже ее хахаль…
– Так сколько ж у нее?
– Не счесть. Она и для палача ноги раздвигала, что вы думаете? Является к нам этот сукин сын и говорит, – нагло так подбоченился, – говорит, что в наших услугах больше не нуждаются и мы можем катиться хоть к черту, хоть к дьяволу. А за спиной у него сброд в наших мундирах с алебардами. Окружная стража так называемая! А мы голые! Выдали нам старье…
– Яйца им оторвать за такое, и королеву заставить съесть яичницу!
– Накормим!
– … Набрались мы в этом погребе под завязку, пошли дальше гулять! Вокруг поют, орут, бабы голые бегают – глаза разбегаются. И тут натыкаемся мы знаете на что?
