Иван Безродный - Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы
— А если все-таки горячка? — подумал Алексей с неожиданной тоской, глядя на свое затягивающееся паром отражение в зеркале. — Если сразу — и все?
Вода гулко билась в ванне.
— Тебе и вправду тут уже ничего не осталось, — ответил внутренний голос, с которым иногда у Алексея проходили редкие, но горячие дебаты. — Что тебе терять?
— Но жизнь…
— Хочешь успеть осеменить еще пятерых, не способных к деторождению?
— Но ведь, в принципе, они могут быть после этого счастливы.
— А ты? Что с тобой, неистребимый сперматозоид?
Алексей протер зеркало.
— Значит, жизнь любого человека бесполезна, — произнес он вслух. — Она пуста и глупа, как выпитая бутылка пива?
— Хм, — ответил внутренний голос. — Жизнь любого человека ценна делами. Что сделал ты? Переехал в бабушкину квартиру после ее смерти? Сделал ремонт и поменял старый унитаз на новый? Жизнь любого человека ценна достижениями. Как там у тебя с ними, а? Неоконченный, но много раз обещавший быть оконченным институт? И, наконец, жизнь любого человека ценна детьми. Что сделал ты? Шесть раз женился и шесть раз развелся? Наплодил пятерых детей? Хм… Это, конечно, достижение, дружище… Только вот какая проблема… Тебе не нужны эти дети. Ты ненавидишь их. Ты не можешь видеть когда-то любимых тобой женщин из-за этой маленькой и, в общем-то, незатейливой причины. Ты — одиночка. И ты никому не нужен.
— Да? А родители?
— Значит так, — рявкнул внутри него голос. — Ты либо прыгаешь в ванну, либо нет. Надоело мне с тобой дискутировать! Тем более… Хм… О вещах, тебе самому известных… Так ты прыгаешь?
— Тогда, зануда, это наш последний разговор.
Голос помолчал.
— Наверное, только мне и будет тебя не хватать.
Алексей всмотрелся в свое отражение.
— Да, — произнес он, — только мне и будет.
Потом решительно перечеркнул рукой свое лицо в зеркале.
Розетка для электрической бритвы оказалась очень удачно расположена. Он воткнул в нее шнур магнитофона, скинул халат и неторопливо залез в горячую воду. Потом взял «Соньку» в руки.
— Поехали, — произнес он, опускаясь в ванну и включая магнитофон.
4
Полная темнота и холод.
Господи!
Где я?
Как тяжело.
Где белый коридор, о котором все говорят?
Где моя поганая Проводница, когда мне так тяжело?
И почему же так холодно?
Он повернулся, и что-то ледяное волной ударило в лицо. Я чувствую?!
Где-то вдалеке играла музыка.
— Ваша киска купила бы «Вискас», — произнес бодрый слащавый голос, и Алексей открыл глаза.
Он лежал без света в абсолютно черной и холодной воде. В затекших ногах валялось что-то тяжелое, и он, пошевелив пальцами ноги, опознал в этом чем-то знакомую и уже безнадежно испорченную «Соньку». Теперь «Жаворонки на проводе» не сумеют вылиться из ее колонок и разбудить его серым промозглым утром.
— Н-да, — подумал он.
Самоубийство, судя по всему, сорвалось окончательно и бесповоротно.
Матерясь про себя, Алексей с трудом выбрался из ванной.
— Пробки, — произнес он вслух. — Чертовы пробки, будь они неладны…
Нащупал халат и, распахнув дверь, вывалился в коридор. Он ощущал себя инопланетянином, попавшим в лапы незнакомого и неумолимого земного притяжения. Руки и ноги мелко, противно дрожали.
Однако налицо был явный плюс. Все последствия похмельного синдрома, очевидно, остались там же, в холодной воде, пришпиленные к ней могучим переменным напряжением.
Он, щурясь, заглянул на кухню.
И сейчас же обнаружил второй плюс.
За столом, удобно закинув ноги на край мягкого уголка, с огромным пакетом попкорна восседала давешняя знакомая Надюша и с неподдельным интересом знакомилась с рекламой женских прокладок по кухонному телеку.
Ему немедленно стало дурно.
— Самоубийцам — привет, — не оборачиваясь, произнесла Надя. — Как ощущения?
Алексей добрался до края стола и без сил опустился на табуретку. Початая бутылка пива стояла там же, где он ее и оставил. Дрожащей рукой Алексей стиснул ее и сделал несколько жадных глотков. В горле саднило так, будто он несколько дней подряд орал на морозе задорные строевые песни.
— А ты попробуй, — прохрипел он, отдышавшись. — Ты же вообще неуязвимая.
— Может, и попробую, — ответила она. — У меня ведь неуязвимость ненадолго. Эх ты… Тебя же предупреждали… Ничего у тебя не выйдет.
— Посмотрим, — ответил Алексей, откидываясь. Ему все-таки было еще чертовски плохо.
— Что, теперь вешаться будешь? — повернула она наконец к нему лицо. По ее левой щеке скользили стремительные блики от телевизора.
— Не знаю пока.
— Дурила, — усмехнулась она, — веревка лопнет. Или люстру оторвешь. Ведь как с твоей ванной получилось? Предлагали же тебе электрики во время ремонта, ну, этот, Васильич вроде, толстый такой, заменить старый щиток на новый. Предлагали? А ты не поменял. А в этом деле все решают амперы.
— Слушай, и откуда ты такая умная взялась?
— Мама такой родила.
— Эх, взять бы тебя с твоей мамой…
Она вопросительно ожидала продолжения, а Алексей уныло решал, чтобы он сделал с ней и с ее мамой. Так и не решив, он угрюмо хлебнул пивка.
— И вообще, — сказал наконец он, — шла бы ты. У тебя ведь дел, поди, полно. Клиентов много уже, небось, созрело. А я тут как раз в одиночестве подготовлюсь к депрессии, которая у меня через два дня наступит.
Надя зачерпнула горсть кукурузы.
— Хочешь? — спросила она.
У Алексея подступил комок к горлу.
— Ты можешь оставить меня в покое? — почти взмолился он. — Мне просто плохо. Очень.
— А ты пообещаешь, что не будешь больше дурить?
Он вздохнул.
— Обещаю.
— Хорошо, — она отставила в сторону пакет и поднялась. — Как раз пойду с собакой погуляю.
— Ага, — кивнул Алексей. — Сходи погуляй.
Закрыв за ней дверь (Надежда почему-то не стала телепортироваться), первым делом он мстительно выкинул пакет попкорна в мусорное ведро, выключил телевизор и, еле добравшись до кровати, рухнул в ворох несвежего белья.
Сон пришел почти сразу.
Снилось ему, будто он с огромной бензопилой в руке догоняет и все не может никак догнать Надю с ее мамой, оказавшейся на поверку достаточно миловидной женщиной. Ближе к утру он наконец-то загнал их обеих в мрачный и сырой подвал и тут обнаружил, что бензин в пиле кончился.
Проснулся Алексей по этой причине в чувствах совершенно расстроенных, и, естественно, первое, что обнаружил, было неутомимое Надино лицо в кресле напротив.
