Айя Субботина - Время зимы
Уже на следующий день, под громкий звук колокола над Храмом все богов, Шиалистан объявил, что испросил согласия на брак с Нинэвель, и, получив его, клянется перед богами быть верным мужем и справедливым правителем. А чтоб подтвердить свои благие намерения, объявил о празднестве для всего народа. Люди ликовали, мраморные изваяния богов Эрбоса глядели с укором. Шиалистан никогда не был набожным, редко чтил богов молитвами и ходил с подношениями лишь по большим праздникам. Но здесь, в Дасирии, народ почитал веру больше всего и рхельцу пришлось перенять традиции. "Хочешь править нами — стань одним из нас", — любил говорить его дед, чистокровный дасириец Леат из рода Димаар, отец невинно убитой красавицы Бренны, первой жены Тирпалиаса Сумасшедшего. Леат и весь его древний род с целой кучей родни, так и не смогли простить смерти Бренны. Смерти бессмысленной и жестокой. Потому, стоило Шиалистану вернуться из Рхеля, где он воспитывался под присмотром дяди, весь род Дамаар тут же вступил с ним в сговор. Шиалистан знал, что такое кровная месть и поэтому охотно принял распростертые объятия дасирийсой родни. И даже почти простил им долгие годы отречения.
Но дед знал дасирийцев и оказался весьма полезен в своих наставлениях. А еще у него было золото, железные рудники, хорошо укрепленные земли и замок. Ко всему этому Шиалистан щедро добавил звание советника-казначея.
И вот, когда спорилась подготовка к брачному торжеству, прибыл гонец из Баттар-Хора. Шиалистан долго не мог простить дяде предательства. Как мог Ракел выдать секрет? Он же клялся, что никому, кроме него, Шиалистана, ни полсловом? Что заставило Ракела предать? Чем прижала его сука Ластрик?
Теперь, когда он уже почти достиг цели, Катарина взяла верх и здесь. Как ей только удается всюду совать свой нос, таремская гадюка!
Шиалистан не был бы уверен, что дратова бастарда притащил именно ее прихвостень, но мальчишка, как его описал гонец, походил на того серого недоросля, которого иногда видели при Катарине. Спит она с ним что ли, размышлял Шиалистан, разглядывая безоблачное небо над Иштаром. Даже ветер улегся.
А рхельцу хотелось ветра, бури и проливного дождя. Что за напасть, куда ни глянь — всюду по швам трещит. Шиалистан хотел сорвать злость на рабыне, что беззвучно подошла сзади, будто безликая бесцветная тень, но сдержался. Женщина протянула кубок с терпким вином — Шиалистан так озадачился дурными известиями, что забыл как просил подать ему хмельного.
— Погоди, — задержал он ее, когда рабыня так же тихо собралась покинут покои господина. — Отнесешь письмо Кеджи́.
Рабыня замерла, точно ступни ее вросли в камень. Шиалистан вернулся в покои, отставил кубок. Служанка пошла следом. Он чиркнул несколько строк на пергаменте, свернул его и терпеливо выплавил несколько капель сургуча. Оставив оттиск перстня, передал послание женщине. Та ловко спрятала его в широком рукаве, поклонилась и исчезла, не нарушив тишины.
Дожидаясь пока явится тот, за кем послал, Шиалистан вызвал к себе двух. Они явились вскорости: пристарелый сухой корень — хронолог Гиршет, с распухшим старым томом в руках, и Жи́вии — единственная женщина среди приближенных регента. Живии Орис-Фарован было около двадцати пяти лет, десяток из которых женщина провела с мечом в руке. Судьба ее была незавидна — некогда славный род воинов оборонял границы Рхеля, верой и клинком служил своему государству и всегда сдерживал натиски дасирийцев. Говорили, что Орис-Фарованы хвалились, будто кровь их идет от Перворожденных шаймерцев. Так ли это — никто не знал наверняка. Живии не любила говорить о своих предках, с тех самых пор, как очередная война с Дасирийской империей разом лишила ее и дома, и семьи. Никто не выстоял в том сражении, пали отец и братья. Даже мать и младшую сестру нашли изрубленными. Живии тогда вошла в самую пору юности и ее "пощадили": бросили животом на отчее ложе, привязав руками и ногами к резным столбикам балдахина, и всяк, кто хотел, мог огулять молодую дворянку. Девушку спасли подоспевшие рхельские войска. Восемь месяцев она молчала, пока росло ее чрево, не проронила ни звука даже когда разродилась двумя близнецами. Живии заговорила только когда собственноручно свернула шеи обоим, еще до того, как жрецы обрезали пуповины. Кричала, стонала и убивала. По законам Рхеля за детоубиство грозил костер, но последнюю из Орис-Фарован не тронули.
С тех пор Живии всегда коротко стригла волосы, носила доспех, заслужила славу даже меж воинов-мужчин, и сражалась так, будто каждый раз шла на погибель. Воины говорили, что она ищет смерти в бою, но богам угодно мучить ее жизнью: ни меч не берет, ни стрела, ни чары. Ракел настоял, чтоб племянник взял Живии ко двору. Женщина противилась, плевалась, грозила пускать кишки каждому дасирийцу до тех пор, пока сможет держать клинок. Для Шиалистана так и осталось загадкой, каким речами дядя уговорил воительницу умерить пыл, но Живии отправилась в Иштар, и более не роптала. При дворе ее побаивались — женщины называли "черной девой", а мужчины молчаливо пускали вслед рхельке суровые взгляды, полные ненависти.
Но, несмотря на погубленную женственность и неразвитую грудь, Живии оставалась молодой женщиной — высокой, подтянутой, с ясным карим взглядом и благородным профилем. И сейчас, когда она переступила порог покоев своего господина следом за стариком, Шиалистан невольно залюбовался ею. Начищенный нагрудник блестел точно новая монета, кольчужная юбка ладно обнимала бедра и ноги до самых колен. Женщина единственная не переняла моду Шиалистана, и не сменила своего черного одеяния на белые одежды. Накидка из черной же тяжелой ткани держалась на плечах застежками-галками. Каштановые волосы были слишком короткими, но даже их кончики завивались, в память о былых кудрях.
Старик с прищуром поглядел на регента, кое-как поклонился. Шиалистан не стал его останавливать, не церемонясь о старческой немощи. Гиршет был прыток, где нужно, а где нужно — стонал так, будто сам Гартис тянул его за руку в темное царство. "Никогда не давай своим подданным права думать, что они могут не отбивать поклоны и пренебрегать почестями, — наставлял дед, — а то они начнут забывать как оно — гнуть спину перед своим господином".
Живии поклонилась следом, дождалась, пока Шиалистан предложит им сесть и помогла старику советнику устроиться на широком стуле у стола. Тот рассыпался благодарностями; от Шиалистана не укрылось, как загорался взгляд женщины, когда старик величал ее "деточкой".
— Я прихватил книгу, господин, как ты и велел, — сказал Гиршем, и бухнул об столешницу тяжелым фолиантом, который принес с собой. — Если тебе будет угодно, мог бы я спросить — какая в ней нужда?
