Аркадий Застырец - Кровь и свет Галагара
— Когда же это случится? — спросил Ур Фта, едва заметно вскинув подбородок.
— Не раньше, чем через две зимы, но может быть, и через целую дюжину, а то и через две дюжины зим. Растите воинов с колыбели, да и сами не выпускайте из рук оружия, не забывайте, с какой стороны подходят к боевому гаварду. Ведь без этого нам не обойтись.
— Будь спокоен — я сам позабочусь о том, чтобы честные агары не превратились в трусливых зудриков! — воскликнул Ур Фта, вскочив на белоснежного гаварда, несколько раз кивнул на прощанье и легкой рысью выехал за ворота.
День и ночь, и еще день, и еще ночь провел он в пути, ни разу не остановившись, вкушая на ходу не только изысканные дорожные припасы, мягкий молодой мирдрод, горьковатый дым саркара, и не столько все это, сколько сладостный элих дружеской беседы.
Никогда прежде не доводилось ему столь долго и столь о многом говорить — ни с Кин Лакком, ни с кем бы то ни было еще.
Вспоминали они и рассказывали друг другу разные увлекательные истории и самые простые случаи из жизни, обсуждали между собой каждый нимех времени, проведенного вдвоем, каждую удачу и ошибку, все горести и радости. Разом заливались — то смехом, то слезами.
Только о трех вещах Кин Лакк не желал ни говорить, ни слушать — о любви как таковой, о смерти вообще и о жизни молодого Дацара, коим тоже ведь был он когда-то и вновь становился теперь.
К исходу третьего дня они уже не знали, о чем еще можно вести речь, не рискуя повториться. И тогда Кин Лакк неожиданно запел, но не привычным Ур Фте хрипловатым, а чистым и протяжным голосом:
— Оло аоло аларда адор ти арада
Фолумо фоло тамори глаглада саора.
Сазара форлиом рара аоло глиада
Тэрда ти града туоло о харда Мокмора.
Не было никакого сомнения, что это поет не Кин Лакк, а Дацар, молодой воин-итац, из тех, что называли себя сынами седого Нидема, и поет он старинную форлийскую витволу.
Чудесные звуки, слетавшие с невидимых уст, казались песней самого неба. В этот нимех было оно прозрачно-зеленоватым и скрывалось местами за длинными, как ветви габаля, покрытые снегом, грядами облаков. Облака непрерывно и плавно стремились на восток, подражая упорному всаднику на белом гаварде.
Но на закате и сам Ур Фта, и его замечательный зверь стали выбиваться из сил. У гаварда уже заплетались лапы, и требовалось непрестанно его погонять, чтобы он не остановился. Но вскоре, опоенный протяжной витволой, Ур Фта не заметил, как выронил плетку и, повалившись лицом на мягкую теплую шерсть, забылся в глубоком сне.
Когда он очнулся, то не сразу уразумел, что произошло. Гавард его лежал прямо на снегу, поджав под себя лапы, и, вытянув морду, мирно спал. Кругом стояла густая тьма, время от времени слегка разбавляемая слабым светом луны, то появлявшейся, то вновь скрывавшейся за бегущими облаками.
Ур Фта окликнул Кин Лакка, но тот не отозвался, и только тогда он нащупал за пазухой альдитурды. Теперь на эти блестящие камни была вся надежда. Впрочем, Ур Фта и не сомневался, что с их помощью сумеет догнать Кин Лакка. Двумя пальцами он бережно извлек один за другим и сжал альдитурды в нижних кулаках.
В следующий лум глаза его переполнили крутящиеся блики и нити ослепительного света, скользящие в разные стороны, словно воздух окаменел, сделавшись прозрачным кристаллом, и сразу раскололся в лунном сиянии от удара исполинского молота.
Ур Фта невольно сомкнул веки, а когда отважился вновь приоткрыть их, прямо перед ним уже простиралось до самого горизонта заснеженное болото, кое-где выдававшее себя черными проталинами и зарослями вечнозеленого болотного сабирника. И невозможно было понять в эту пору, почему его прозвали Золотистым. Невольно поежившись от ветра, гулявшего здесь гораздо вольнее и дышавшего холоднее, нежели там, где он оставил своего гаварда, Ур Фта плотнее завернулся в таранчовый плащ, подбитый драгоценным мехом, и негромко позвал по имени Кин Лакка. В ответ раздался знакомый голос:
— Вот мы и на месте, а до рассвета осталось каких-нибудь два-три рофа. Надо прощаться.
— Мой добрый, славный, старый Кин Лакк! — воскликнул Ур Фта, чувствуя, как слезы закипают в груди. — Прости, если я был когда-нибудь несправедлив к тебе. Мне больно с тобой расставаться, и я не могу, не хочу верить, что ты уходишь навсегда.
— Больно и мне! — воскликнул Кин Лакк после недолгого молчания. — Я ощущаю, как в сердце мое впивается пущенная рукою ни в чем не повинной Шан Цот беспощадная желтая стрела. Я умираю, Ур Фта, но теперь мне ведомо, что эта смерть не напрасна. Я выполнил долг, я помог свету вернуться в твои глаза, а надежде уцелеть во времена гибели двартов. Я ухожу с легким сердцем, избавившись сам и избавив от ненависти все войско Астола.
Кин Лакк умолк, в небе над болотом качнулся первый проблеск рассвета, и в тот же лум изумленному Ур Фте открылась величественная и дивная картина. Как ему показалось, всего в нескольких уктасах от него, над болотом явились могучие всадники. Верхом на разномастных гавардах, облаченные в причудливые доспехи, сжимая мечи и боевые топоры в сильных руках, они неслись мимо неудержимым потоком. Глаза их сияли, как звезды, суровые бледные лица были обращены на восток. Многие были покрыты кровоточащими ранами, у иных из горла или спины торчали недвижные стрелы. Но чудесные воины словно не замечали этого, восхищенные единым светлым порывом.
Не менее грузной дюжины их пронеслось навстречь восходу. Словно по ступеням огромной сверкающей лестницы поднимались они в небеса и скрывались в тихом пламени рассвета.
Как вдруг один из всадников обернулся, взмахнул рукой и кивнул, глядя прямо в глаза Ур Фте веселым искрящимся взором. Под ним был черный гавард с серебристым хвостом, его белоснежный плащ был разорван надвое и развевался за спиной, напоминая простертые крылья, а из груди у него торчала желтая стрела с округлым оперением.
— Дацар! Кин Лакк! — Прошептал потрясенный Ур Фта, и взор ему затуманили слезы.
А когда он смахнул их рукой и вновь посмотрел на болото, ничего, кроме зеленых кустов и заснеженных кочек, уже не увидел.
Он повернулся и растерянно побрел по колено в снегу прямо к зарослям Бурой чащобы. Пройдя лесом с полатрора, он остановился и опять протер глаза. На широком пне прямо перед ним сидел седовласый старик в странном одеянии, темном и длиннополом, с небольшим коцкутом за плечами и каким-то удивительным инструментом в руках, отдаленно напоминавшим крианский тантрин.
— Кто ты и как здесь очутился? — спросил Ур Фта, даже не подумав о том, что первый встречный в краю, удаленном от Айзура на тысячу атроров, скорее всего ни слова не понимает по-цлиянски.
