Роман Афанасьев - Принцесса и чудовище
Оставшиеся в живых стражники навалились на советника с двух сторон, но Эрмин, заполучивший второй меч, словно раздвоился. Он защищался и нападал одновременно, стелился по полу, колол и рубил. В мгновение ока он свел все преимущество убийц к нулю, перепорхнув на стол, а с него за спину врагам. Те вынуждены были защищаться, и Эрмин, яростно атакуя, оттеснил их к дверям.
Из порезов, покрывавших грудь и руки Эрмана, текла кровь. Алый рубец рассекал щеку, грудь зудела от порезов, но глаза его горели жаждой мести. Не обращая внимания на раны, он бросался на врагов, осыпая их градом ударов. Прижатые к дверям убийцы отчаянно защищались, не в силах усмирить бурю, принявшую человеческий облик. Им не хватало места, и вскоре один из них повалился на пол, зажимая распоротый живот. Второй, воспользовавшись случаем, пихнул товарища под ноги обезумевшего демона с двумя клинками и выскочил из спальни, захлопнув за собой дверь.
— Быстрей, — крикнул Эрмин, подпирая дверь плечом, — Геор, беги!
Король, отшвырнул свой бесполезный меч, выскочил из-за кровати и бросился в дальний угол комнаты, к тайному ходу, проложенному между стенами дворца.
В этот момент дверь взорвалась.
От сильнейшего удара обе створки разлетелись в щепки. Де Грилла отшвырнуло назад, он упал на спину и проехался по паркету до самых ног короля, замершего посреди комнаты.
— Эрмин! — крикнул Геордор, склоняясь над другом и пытаясь ухватить его за плечи.
Но советник уже поднимался на ноги. Ухватившись за руку короля, он встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов к двери. И остановился.
Там, на пороге, стоял маленький человечек, с ног до головы закутанный в черный плащ. Широкополая шляпа скрывала его лицо. Казалось, что в спальне короля появился сгусток темноты, волею случая принявший облик человека.
— Кто ты? — хрипло спросил советник, поднимая клинки.
Человек не ответил. Его голова медленно поднялась, и шляпа наконец открыла его лицо.
Посиневшее и распухшее, оно казалось неуместным светлым пятном в этом черном окружении. Рот приоткрыт, засохшие губы обнажили пожелтевшие остатки зубов, глаза смотрят в разные стороны, словно насмехаясь над собеседником. Правая щека прогнила насквозь, на подбородке видны следы засохшей слизи.
Этот человек был мертв — и довольно давно.
— Волдер, — прошипел Де Грилл и сплюнул на пол. — Я должен был догадаться…
Чуть пригнувшись, словно охотящийся кот, он двинулся вперед, пробуя воздух перед собой клинками. Лицо мертвеца затуманилось, поплыло, как тающий воск, и превратилось в темное пятно. В тот же миг черная фигура, стоящая на пороге спальни, очутилась перед советником. Взметнулся черный рукав — и на свет появился сверкающий клинок, молнией низринувшийся на защитника короля.
Эрмин вскинул меч, отражая удар, и взмахнул второй рукой, готовясь нанести ответный удар…
Клинок мертвеца коснулся меча Де Грилла и вспыхнул алым. Пылающее лезвие без труда прошло сквозь сталь, как сквозь масло, и обрушилось на плоть советника короля. Огненная полоса разрубила ему плечо, вошла в грудь и остановилась только в животе. Перед глазами Эрмина вспыхнуло алое пламя, и он повалился на спину, уже не чувствуя боли. Мечи выпали из его рук и со звоном покатились по полу. Советник упал следом и сквозь багровую пелену, стоящую перед глазами, увидел, что черный человек перешагнул через него, как через простое бревно. Де Грилл, не желая признавать себя умершим, попытался схватить мертвеца за ногу, но его холодеющая рука ухватила лишь черный туман.
От этого усилия изо рта Эрмина брызнула фонтаном кровь, а рука бессильно упала — тело больше не слушалось, хотя дух отчаянно сопротивлялся, отказываясь умирать. Голова Де Грилла откинулась навзничь, но он все-таки скосил глаза, пытаясь хотя бы увидеть врага…
Его угасающее сознание, уходящее все глубже в темноту, успело отметить только протяжный крик, завершившийся ударом. Что-то прокатилось по полу, и в поле зрения умирающего Эрмина Де Грилла появилась отрубленная голова.
Седые кудри Геордора Вер Сеговара Третьего слиплись от крови. Рот открыт в последнем крике, глаза закатились, светя белками в темноту спальни.
— Мой король, — выдохнул советник, мешая слова со сгустками крови, текущей изо рта.
Глаза его застыли, тело забилось в судорогах, выпуская остатки жизни на залитый кровью паркет. Свет перед глазами Эрмина Де Грилла померк, превращаясь в крохотную звезду. Потом исчезла и она. Эрмин завис в темноте безвременья, растворяясь в ней, словно в зыбком тумане. Но в последний миг, когда его жизнь уже ушла, а смерть только вступала в содрогающееся тело, он успел подумать о том человеке, что был сейчас так далеко.
* * *Осенняя ночь выдалась холодной. В такое время путнику хорошо греться в пустой и сонной таверне. Сидеть у камина, за дощатым столом, вдыхать аромат острой похлебки, горячей, словно пламя, и чувствовать, как по усталому телу разливается теплая волна от стаканчика крепкой настойки, поднесенной заботливой хозяйкой. Хорошо в это холодное и сырое время глотнуть с деревянной ложки горячий наваристый суп, чувствуя, как от поступающей дремы слипаются глаза, и довольно сощуриться в предвкушении сна на жесткой, но теплой постели.
Сигмон не был таким путником. Он мчался в холодную ночь, пригнувшись к гриве своего коня и чуть ослабив поводья. Он даже не смотрел на дорогу. Вернее, смотрел, но видел перед собой не деревья, едва заметные во тьме, не подернутую инеем траву, разросшуюся на обочинах, не толстые ветви, нависавшие над головой. Ла Тойя видел совершенно иное, то, что навсегда запечатлелось в его памяти.
Вороной, словно чувствуя тревогу хозяина, шел бойкой рысью. Иногда срывался в галоп, пытаясь развеять печаль седока. Сигмон не обращал на него внимания, полностью доверившись четвероногому другу. Ворон — получивший свое имя в наследство от предыдущего скакуна Сигмона — оказался на диво крепок, вынослив и сообразителен. В нем не было тупого безразличия тягловых коняк, он жил полной жизнью, частенько демонстрировал свой дурной нрав, но, похоже, навсегда влюбился в того, кто однажды ночью вырвал его из размеренной жизни военного гарнизона и увлек за собой в ночь. Ла Тойя не раз уже удивлялся, как такой скакун очутился в армейских конюшнях, но потом решил, что невольно обокрал либо коменданта, либо еще какого-то высокого чина, который мог позволить себе купить такое сокровище. Но жалоба на самоуправство королевского гонца так и не поступила, и граф перестал терзаться по этому поводу. Он просто благодарил судьбу за такой подарок и старался не искушать ее, разыскивая настоящего хозяина скакуна. Тем более что у него и так было достаточно поводов для размышлений.
