О. Шеремет - Время надеяться
Он помедлил, затем встал, с сожалением пропуская прядь моих волос сквозь пальцы.
— Ну вот, хотел тебе помочь, но, кажется, сделал только ещё хуже.
Я мотнула головой — понимай, как хочешь. Я — не понимаю.
Но…
— Я пойду, ладно?
Эльф, вежливый до зубовного скрежета, всегда выходил через обычную дверь, прощаясь с мамой, а потом уже вызывал портал в МУМИ или куда там он ещё намыливался.
Я догнала его у порога, где он все раскланивался с моей родительницей.
— Алхаст! Ты… пока.
Какое-то из моих полушарий, устав от нерешительности и тугодумия остальных извилин, приказало мне приподняться на цыпочки и поцеловать эльфа в губы.
— Увидимся в МУМИ.
Когда я закрыла дверь, мама укоризненно покачала головой.
— Лулу, да ведь он — эльф.
— Ну, мам, у всех свои недостатки.
Глава 5
ЛАЭЛИ
Есть одна любовь — та, что здесь и сейчас, есть другая — та, что всегда…
Тренькает гитара. Алхаст старательно подбирает аккорды. Упрямый он.
— А где твои соседки?
— Зармике в библиотеке, а Сессен сегодня дома не ночует… Она уже неделю дома не ночует.
Алхаст хмыкнул что-то неразборчивое.
— Бедный Эрик. То-то у него синяки под глазами.
— Я бы скорее пожалела дроу и Нулика, которым по милости наших влюбленных приходится ночевать на диванах в восьмигранке.
— Ты рада за подругу?
— Д-да… да, конечно. Только не понимаю её немного. Знаешь, как она орала на меня, когда узнала о тебе?
— Я вижу.
На потолке вместо погибшей люстры у нас болталась лампочка Ильича, а в оконном стекле были громадные трещины. Свой фингал на скуле я успела подлатать заклинаниями.
— Говорит, что ты старше, что мне нельзя так себя вести… а ей можно, значит?
Всё-таки я была обижена на рыжую демоницу. Обижена настолько, что ей тоже пришлось пользоваться исцеляющими заклинаниями — после примирения.
— Мы такие… относительные. Иной раз задираем нос и твердим о морали и справедливости — и искренно в это верим! На следующую день творим такое, что у всех потомков волосы дыбом будут стоять еще пару тысячелетий… И опять — уверенны в своей правоте. Dixi.
— Зато не соскучишься. Хотя, ты права — с некоторыми бывает сложно. Например, с тобой.
Истерзанная гитара легла на кровать.
— Трудно любить ведьму?
— Трудно, когда тебя не любят.
— Алхаст…
— Ладно-ладно, я не жалуюсь. Как продвигается курсовая?
Он обнял меня, поцеловал в ухо. С Алхастом все было по-другому. Мы могли сидеть часами, обнявшись, разговаривая о всякой ерунде — или просто молчали. Совсем не так, как с Аспидом. Того приходилось постоянно бить по рогам и копытам, чтобы не лез, куда не следует…
— Никак. Завалю экзамен к собачьей бабушке и уеду в Чернобыль — выращивать на куриных фермах лучшие гербы России… Кстати, о птичках. Ты не видел Морфея?
— Да, он вернулся — мрачный, как гном. Сидит на кухне, глушит морковный сок. Зачем он тебе?
— Насчет Зеркал. Мы с Даром… с дроу собирались послать пернатого засланца в его родной мир, поговорить со Стражем. Возможно, с соотечественником Страж Зеркала будет разговорчивее.
Когда я поднималась по лестнице, в восьмигранке послышались знакомые шаги… Нет, нет, я не хочу его видеть. К дьяволу такого напарника. И туда же курсовую.
АЛХАСТ
Моя любовь любит цвет неба и кружева, моя любовь любит аргентинское танго — три-четыре, раз-два…
Трудно, когда тебя не любят.
Эльф продолжал задумчиво перебирать струны, что-то тихо напевая, сбиваясь, начиная сначала — ил другую песню. Архимаг давно привык делать несколько дел одновременно, чтобы были заняты и руки, и мозги. А желательно ещё ноги, уши и язык. Отрастут хвосты — найдет и ему применение.
Лаэли.
Маленькая богиня. Что же делать с тобой, как помочь?..
Раздался стук в дверь — сухой, настойчивый. Ровно два удара — необходимый минимум вежливости для того, кто вообще-то привык входить, не спрашивая.
— Не заперто, Даррис.
Темный эльф оглянулся, принюхался.
— Однако. Где она?
Между лучшими друзьями повисло тяжелое молчание — они так и не разговаривали с того дня, неделю назад, когда Лаэли согласилась быть с Алхастом.
ДАРМ'РИСС
Клятый светлый смотрит в сторону, продолжает обниматься с гитарой. Посмотри же на меня, закричи, скажи, что я идиот… ну?
— Она ушла поговорить с Морфеем. Насчет Зеркал.
— Без меня? Ну-ну.
— Пернатый боится тебя до облысения, а Лаэли он… симпатизирует.
Ей многие симпатизируют, да, Алхаст?
Ещё пять тяжелых, медленных минут.
— Что же ты молчишь, светлый?
— Но ведь и ты молчишь, темный.
— Я не собираюсь извиняться! — я вспылил и для наглядности разбил странную голую лампочку, болтающуюся под потолком. Комната погрузилась в полумрак.
Гитарный перебор не умолкал.
— Тебе не в чем извиняться передо мной. Только не обижай больше девочку, хорошо?
— Угрожаешь?
— Прошу.
Я нарывался на драку, на брань, а резкие слова — да только впустую. Пытаться взбесить эльфа — все равно что гасить солнце огнетушителем.
И я сдался, сел рядом и позволил спине согнуться. Давно мне не было так… стыдно?
— Ты не хочешь причинять её боль, но почему-то делаешь это. Почему, Даррис?
— Я… да не знаю я, Алхаст. Зря я пошел в МУМИ, зря уступил уговорам Владыки. Путаюсь. Не понимаю, что происходит.
— Значит, не зря.
Гитара. Полумрак. Чьи-то шаги и голоса в восьмигранке, а мы сидим в этой комнате, в этой шкатулке, заполненной чем-то ранящим — для меня, и чем-то драгоценным — для светлого. Оружие тоже бывает драгоценным.
— Извинись перед ней за меня, Алхаст. Ты же знаешь, я — исчадие Хеля и прочее — извиняться совсем не умею.
— Выражаясь современным студенческим жаргоном, — задумчиво начал друг, — ты не офигел ли?!
— Ну, вы же одно целое и всё такое.
Он фыркнул — беззлобно, тихо. Но упрямо.
— Брось, Алхаст, от тебя не убудет.
— От тебя тоже. Учись — а то прикончат тебя, с твоими принципами, а цветы на могилку мне носить? Уволь.
— Милый мой ботаник, так тебя люблю я… Эй, ты чего?
— Достал, — прошипел эльф, пиная меня подушкой.
Оставаться в долгу перед друзьями — это не в моих принципах. Поэтому я попытался запеленать эльфа в одеяло, но он как-то не желал пеленаться. Может, спеть ему колыбельную? От моего голоса, знаете ли, даже гномы мрут массово, что уж говорить о чувствительном эльфе.
— СПИ, МОЯ РААААА….
ЛАЭЛИ
