Елена Федина - Стеклянный город
— Герцогиня Флора Фурская?
Алонский удивленно поднял на меня глаза.
— Откуда ты знаешь?
Я с трудом скрывал волнение, лицо мое уже давно горело, волосы прилипли ко лбу, а теперь еще и сердце бешено заколотилось.
— Она поила тебя из кубка? Из огромного кубка синего стекла с рубинами?
— Да…
В это время вошли Клавдий и знахарка Эрна, с ног до головы одетая в черное. Мой друг всё еще держал над ней накидку, с которой стекали на пол крупные капли. Я велел им подождать в другой комнате.
— Откуда ты знаешь? — прошептал Амильо.
— Сдается мне, герцог, — ответил я хмуро, — не ты один знаешь про эту вещь. Этот случай мне знаком: человек пьет из кубка, а потом теряет контроль над телом. Над тобой жестоко пошутили, Амильо Алонский.
Мой гость какое-то время не мог осмыслить, что же я ему сказал. Я и сам был потрясен не меньше. Значит, Водемар напоил меня из кубка умышленно? Зачем?! Кому я помешал? И знал ли Водемар, что делает, или слепо выполнял чужую волю?
Сейчас же, немедленно захотелось бежать, выяснять, трясти за грудки, отворять двери пинком ноги, посылать проклятья и кого-нибудь в конце концов убить. Досталось однако только оловянной ложке, которую я согнул.
— Ты хорошо знаешь Флору? — спросил Амильо Алонский.
Почему-то вспомнился теплый летний вечер, смеющиеся губы самоуверенной красавицы и чуть живой монашек с проколотым боком. "Когда сядешь на трон, не забудь об этом!" Кажется, не трон ей был нужен, а кое-что другое!
— Эту женщину нельзя хорошо узнать, — сказал я, — но в том, что она на это способна, я не сомневаюсь.
— Но зачем?! Зачем она хотела, чтобы я отдал Стеклянный Город Мемнону? От этого он не стал для нее доступнее!
— Значит, стал. Ты прослыл трусом и потерял все права на него. Вернуть тебе Стеклянный Город могу только я. А я вовсе не обязан этого делать. Зато я могу быть обязан кому-то другому. Ты меня понял?
Герцог посмотрел на меня как на обреченного.
— Ты? Обязан этой женщине?!
— Это она так считает, — усмехнулся я, — она глубоко уверена в этом.
— А что ты сам об этом думаешь?
— Я думаю прежде всего о Лесовии, — сказал я, — кто-то должен о ней думать, пока вы все гоняетесь за чудесами! Раньше следующего лета я туда не пойду. Ты можешь остаться у меня, герцог. Я дам тебе отряд, небольшой на первое время. Освободим Тарль и Тифон, а к лету повернем на Алонс. Только так.
— Будет поздно! — простонал он.
Соблазн был велик, я и сам зажмурился: сосны, белый песок, дети, ясные голубые глаза Марты… Но даже это не стоило жизней живых людей и их судеб. И ни одна стекляшка не стоила.
— Нет.
Он ударил кулаком по столу. Задрожали тарелки.
— Но ты можешь присоединиться к Лаэрту Тиманскому, — сказал я, — ты не того просишь, Амильо.
— Что?..
— Завтра утром, если он не передумает, то выступит как раз туда, куда тебе нужно.
— Лаэрт Тиманский?! И ты это допустишь?!
— Я ему — не указ. Извини, что не сказал сразу, — добавил я, — очень хотелось понять, почему он туда так рвется. Оказывается ему нужно ни много, ни мало — всемогущество!
— Оно ему не нужно, — покачал головой Амильо, — он в этом ни черта не понимает! Что он видел в своем глухом Тимане? Не нужны ему ни мастера, ни секреты…
— А чего же ему тогда нужно?
— Мою жену!
— Твою жену?
— Конечно! И у меня нет другой цели, как ее освободить. Всё остальное я предложил тебе, всё, что я мог. Я хочу спасти ее, Бриан! Любой ценой!
— Тогда не переживай. Лаэрт ее спасет и, может даже, не тронет. Всё будет зависеть от нее.
Амильо посмотрел на меня так выразительно, что я без слов понял: Лаэрт Тиманский скорее расстанется с жизнью, чем с прекрасной женой герцога Алонского. Оставалось только догадываться, до чего хороша была эта синеокая красавица из страны Озер, которую, увы, мне увидеть не удалось.
— Дорогая женщина, — заметил я, — из-за нее я теряю чуть ли не половину армии! Надеюсь, впрочем, что к утру он проспится, протрезвеет и передумает. С ним это бывает.
Алонский хмуро молчал. Я ничем не мог помочь ему, хоть и видел в нем товарища по несчастью. Я не мог пойти на Стеклянный Город по двум причинам: потому что Тарль и Тифон были гораздо важнее сейчас для Лесовии, и потому что в этом городе слишком хорошо знали Батисто Тапиа, актера, сумасброда и пьяницу.
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
""""""""""""""""""""""""""""""""8
Женщина, которая взялась лечить меня, была немолодая, со страшными черными глазами. Она глядела словно с того света. Суровое иконописное лицо было обрублено с трех сторон черным платком, как у святой Гертруды.
Иногда я видел ее в лагере. Она проходила мимо, мрачно зыркая провалами темных глаз, сама как ворон на пепелище, и на душе становилось зябко. Я невольно провожал ее взглядом, словно чувствуя, что когда-нибудь судьба нас столкнет. Вот и встретились.
Она поила меня горьким отваром, сидела на краю кровати и держала ладонь на моем раскаленном лбу. И боль куда-то уходила, пряталась, отпускала. К утру я чувствовал себя бодрее, чем когда-либо.
Весь ее демонический облик и особенно ее руки не могли не вызвать у меня подозрений. Я еще помнил наш разговор с Амильо. Когда она поправляла мне подушки, я поймал ее руку и внимательно рассмотрел ладонь. Ладонь оказалась обыкновенной: маленькой и слегка шершавой.
— Эрна, ты правда ведьма?
— Нет, Бриан.
— Но почему у тебя такие руки?
— Всему можно научиться, если слушать природу.
Серый рассвет уже заглядывал в окна. Впереди был еще один длинный и тяжелый день, он уже начинался криками за окном, стуком копыт, бряцаньем оружия. Всё это надоело смертельно, в войну я уже наигрался, потому что это было — не мое. Хотелось натянуть на голову одеяло и забиться в щель. Видимо, я посмотрел на Эрну с такой выразительной тоской, что она как ребенка погладила меня по щеке и сказала очень мягко:
— Ты просто устал, Бриан. Даже великие устают.
Я закрыл глаза, чтоб забыться еще хоть на минуту. От ее руки шла теплая усыпляющая волна.
— У тебя всё будет хорошо, — говорила она тихо, — боги любят тебя, Бриан, ты непобедимый, ты самый сильный, самый умный, самый красивый…
Мне сладко после этого спалось, как ребенку, которого приласкала мамочка. Вокруг меня в избытке ходили силачи, мудрецы и красавцы, но мне было приятно, что сказала она это мне. Артисту всегда приятна похвала!
Когда я проснулся, было уже совсем светло. Я был здоров как бык, голова ясная, тело легкое и упругое, а сердце свободное и радостное, как в том далеком мире на сосновом берегу.
