Ирина Сербжинская - За порогом волшебства
Оказавшись возле кабинета, она прищурилась и прочитала вполголоса:
– «Пржевальский умер, но лошади его живут!»
Сати подумала, с недоумением пожала плечами и перечитала еще раз.
– «Пржевальский умер, но лошади его…» Гм… это он к чему? – озадаченно пробормотала она и пошла в редакцию, размышляя над изречением.
Глава 3
В Театре музыкальной комедии шла генеральная репетиция оперетты «Летучая мышь». Из открытого окна репетиционного зала летела в холодное осеннее небо волшебная музыка.
Как только раздался звучный голос примы театра актрисы Похвальбищевой, исполнявшей партию Розалинды, из кустов под окном вылезла рыжая дворняга Альма, отряхнулась, уселась поудобнее и завыла.
Некоторое время репетиция продолжалась. Похвальбищева изо всех сил делала вид, что не слышит собачьего воя, но в конце концов сдалась: конкурировать с Альмой было все-таки нелегко.
– Вот! Опять! Опять эта собака!
Примадонна в костюме, гриме и парике наполовину высунулась в окно и погрозила Альме кулаком.
– О-о-о… – многозначительно протянул Сидор, по достоинству оценивший декольте сценического платья, в которое была облачена прима: он питал слабость к женщинам с пышными формами.
Приятели, ночующие по своему обыкновению в скверике возле театра, проснулись еще с час назад. Первым пробудился Сидор, до сих пор не изживший деревенской привычки вставать на заре. Он поежился – ночи становились все холоднее и холоднее, – полюбовался, как над тихими пока улицами и осенними парками поднимается неяркое солнце, потом растолкал остальных.
– Эх, жаль, это самое, петухи в городе не поют, – сокрушенно говорил Сидор, пока Тильвус и Серега, сидя на земле под деревьями, протирали спросонья глаза. – Хорошо, значить, когда петухи с утра… выйдешь, бывало, на крыльцо, а они ну так заливаются!
Он подергал себя за длинный ус и вздохнул.
– Петух только в супе хорош! – категорически не согласился с ним городской житель Серега, шаря по полиэтиленовым пакетам в поисках съестного. – Ты, Сидор, пожевать чего-нибудь припас? Пожрать-то у нас есть? Блин, холодно как… Я ночью чуть дуба не врезал! Все, кончилось лето… пора в подвал куда-нибудь прибиваться. Зима на носу!
– Есть, как не быть, – ответил хозяйственный Сидор. Он тоже порылся в кульках и вытащил промасленный сверток, от которого сильно пахло перекаленным растительным маслом.
– Хычины? – догадался Тильвус, натягивая продранную джинсовую куртку. – Нюхом чую! С луком? Это хорошо! Были б они еще горяченькие…
– Плохо, это самое, чуешь, – заметил Сидор. – На хычины с луком не заработали пока. А это… как их? Вот черт, слово забыл…
Он развернул заляпанную жиром газету и облизал пальцы.
– Так это что, просто тесто, в масле жаренное? – разочарованно сказал Серега, разглядывая угощение. – Пончики, что ли? И всего четыре штуки?
– Во! Точно! – обрадовался Сидор. – Пончики, только, значить, без начинки. Лопай, Серега. Нечего, это самое, нос воротить! Кофею в постель никто тебе не принесет.
– Да чего там – «кофею»… – Серега вонзил зубы в черствый пончик. – Макарончиков бы с тушенкой… или каши гречневой. Сто лет уж не ел!
– Ничего, день длинный, успеем заработать на кашу. Быстрорастворимую купим, в коробке. Кипятка б только где добыть? Ну да найдем! – бодро говорил Тильвус, жуя пережаренный пончик. У холодного жесткого теста был отвратительный вкус, но великий маг не обращал на подобные мелочи никакого внимания. – Эх, жаль, лето прошло. Пива граждане стали пить гораздо меньше, ну и бутылок, само собой… Если только в пивняк какой на набережной попробовать заглянуть? За бутылками-то, а? Насобираем и…
– …и менты снова морды нам набьют, – закончил Серега, запихивая в рот пончик. Он очень боялся встреч с милиционерами, которые терпеть не могли, когда по нарядной набережной шлялись бомжи. – Чего, прошлого-то раза не хватило, что ли?
– Ну может, их там и нет еще, ментов-то, – успокоил его Тильвус. – Ты, главное, не паникуй раньше времени.
– Точно! Лучше слушай, это самое, музыку. – Сидор, жуя, кивнул в сторону окна. – Не иначе репетиция у них начинается. Песни сейчас петь будут! А музыка ничего… веселая. Кто сочинил, интересно?
– Штраус, – рассеянно отозвался маг, выбирая пончик помягче.
– Не-э-эт, это у нее личное! – продолжала бушевать прима, звучным, хорошо поставленным голосом перекрывая городской шум и сверля взглядом рыжую дворнягу. – Это у нее ко мне какие-то претензии! Конкретно ко мне!
– По части вокала? – озабоченно спросил актер Дудницкий, играющий в оперетте Генриха Айзенштайна. – А может, ей не нравится твоя трактовка? Дорочка, давай продолжать, я выхожу из образа! Мне сегодня трудно сосредоточиться, я сегодня не звучу, совершенно не звучу…
В окне блеснула загорелая лысина режиссера труппы.
– Ах, опять эта гыжая, – понимающе кивнул он. – Как хогошо, как славно, что у нее нет пгетензий по постановочным вопгосам! Пгодолжим!
Актеры скрылись. Альма пошевелила лохматыми ушами, уставилась в окно и замерла, выжидая, когда раздастся голос примадонны Похвальбищевой.
Тильвус хмыкнул и покачал головой.
Завтрак приятелей подходил к концу. Серега и Сидор по-братски поделили последний пончик и принялись бурно обсуждать, в каком из трех близлежащих ларьков лучше всего сдать бутылки: в одном киоске продавщица не принимала бутылки темного стекла, в другом – принимала, но требовала предварительно их хорошенько вымыть и ужасно придиралась к каждому пятнышку, а в третьем…
Вдруг Серега глянул в сторону крошечной площади, что была перед театром, и подскочил:
– Атас, мужики! Тетка Клава идет!
– О черт! – вскричал великий маг и в панике заметался по скверу. – Принесла ее нелегкая именно сейчас!
– Прячься, прячься! – вопил Сидор, поддавшись общему переполоху.
– Да куда?! Куда?!
– В бассейну, в бассейну ныряй! – испуганно скомандовал Сидор, в то время как Серега помирал с хохота. – Воды там давно уж нету, а Клава туда и не заглянет!
Тильвус бросился к лестнице, кубарем скатился по выщербленным ступенькам, спрыгнул в пересохший давным-давно бассейн и затаился.
Как только приятель исчез, Сидор поерзал на земле, устраиваясь поудобнее, и откашлялся.
– Давай, Серега, значить, отпираться и не сознаваться ни в чем, – вполголоса проговорил он, настороженно наблюдая за приближающейся гостьей. Тетка Клава, несмотря на пенсионный возраст, была особой энергичной, решительной и не чуралась моды: на голове у нее не без щегольства была повязана капроновая косынка малинового цвета с люрексом. – И язык, это самое, за зубами! А то расколет нас она в два счета… такая, значить, дамочка настойчивая… – пробурчал он неодобрительно.
