Ника Ракитина - Мое Королевство
Обзор книги Ника Ракитина - Мое Королевство
Ракитина Ника Дмитриевна
Ольшанская Елена Александровна
Мое Королевство
Мое королевство
Эта повесть создавалась в соавторстве с.
Михаилу Боброву и Черному Ярлу Валле с благодарностью
Глава 1.
— Ну, я тебе не завидую, — скептически хмыкнуло длинноногое, синеглазое, беловолосое чудовище одиннадцати примерно лет от роду. В педагогических списках оно проходило под вполне человеческим именем Саша Миксот. То, что чудовище не завидовало, было вполне понятно. Воспитывать примерно сорок таких же обормотов целый месяц — это ж лучше утопиться, удавиться и прыгнуть с маяка. Саша Миксот восседал на руинах волейбольной стойки и ковырял сандалькой песок. Взлетали пыль и мелкие камушки. Сашка морщил нос: чихать при будущем начальстве казалось ему невежливым. Начальство с гордым прозванием "Александр Юрьевич" — молодой человек девятнадцати лет на вид, со спортивной фигурой и русыми волосами — стояло рядышком, прислонившись к столбу, с видом мрачным и кровожадным. И пыталось понять, кой черт сунул его головой в эту петлю.
— А в чем, собственно, дело?
— А вон, — сказал Сашка, пыльной дланью указывая на дальний конец двора. Там, в окружении букета девушек, стоял еще один молодой человек, только брюнет, и ленивая улыбка сияла на породистом лице. — Это твой младший воспитатель. Милорд Сорэн младший… то есть старший, Гай, потому что младшего ты сам воспитывать будешь.
— А милорд Сорэн будет воспитывать лично меня, — сказал Александр Юрьевич хмуро.
— Почему?
— Ну, ты же сказал, что он мой воспитатель.
Сашка все же чихнул.
— Чего к словам придираешься…
Александр Юрьевич непедагогично повертел шеей, сдернул ненавистный галстук и оборвал на рубашке верхнюю пуговицу. Ребенок смотрел на эти манипуляции совершенно квадратными глазами.
— Тебя мама как называет?
— А вам зачем? — Миксот слегка отполз по стойке в сторону, освобождая пространство для стратегического маневра.
— За надом.
Дитяти посопело, гордо закинуло белобрысую маковку:
— Мама зовет Лаки, а прочие — Александр Валентинович, эсквайр.
— Ну вот что, эсквайр Александр Валентинович, поди-ка ты к моему воспитателю и передай ему от меня лично…
Что именно нужно было передать, Александр Юрьевич уточнить не успел. Лаки сорвался с насиженного места и понесся по двору, вздымая пыль. При этом он размахивал руками и голосил. Из этих воплей, если нормальным языком, следовало, что милорду Сорэну надлежит перестать распускать хвост, перья и лапы, оставить в покое барышень… ну и так далее. И что это личное распоряжение мессира Ковальского, свято блюдущего чистоту нравов во вверенном ему коллективе.
У мессира Ковальского медленно отвисала челюсть.
И пока он думал, какими словами будет отвечать за наглость «эсквайра», Гай Сорэн приблизился и встал, сложив на груди аристократически красивые руки с длинными пальцами. Ногти на правой руке были тщательно отполированы, а левая пряталась под локтем.
— Ну? — сказал милорд Сорэн.
— Баранки гну.
— По морде хочешь, что ли? — поинтересовался Гай печально.
Александр Юрьевич пожал плечами.
— Можно и по морде, — согласился он. — Только потом. Дети кругом, у тебя реноме испортится.
Реноме младшего воспитателя не пострадало. Во всяком случае, не настолько, чтобы сказаться на отношениях с прекрасным полом. Автобус подпрыгивал на лесной дороге, в открытые окна нахально лезла лещина, стучали по крыше шишки, заставляя барышень пригибаться, а Гай с видом мужественным и бравым говорил, что это пустяки, и если что, он всех пригреет под своим крылом. Барышни млели. И хлопали глазками: и анютиными, и Наташиными, и даже Верочкиными, — этакий стрекочущий букет. Второй младший Сорэн, Кешка, затесавшийся в педколлектив, декламировал гнусные стихи и обещал все рассказать деду. А Лаки Валентинович, эсквайр, успевший возомнить себя фаворитом, шепотом обещал ему поддержку начальства.
— Убью, — не оборачиваясь, пригрозил Александр Юрьевич.
— И тебя посадят.
Препираться старший воспитатель счел ниже своего достоинства. Тем более что в сложившейся ситуации был виноват сам. Ровно неделю назад, утром 12 июня, мессир Ковальский (Хальк для друзей) в очередной раз убедился, что домой нужно пробираться окольными партизанскими тропами. Чтобы не встретил тебя никто. А уж тем более активистка курса патриотической филологии Эйленского университета Ирочка Шкандыба, тощая и стриженная, словно жертва первой мировой. А она встретила и налетела в лучших традициях ветряной мельницы.
— Александр! Ну что ты ходишь со смурной рожей?! — немедленно затарахтела она. — Что ж теперь, не жить, что ли? Страна нуждается в воспитателях… мы нуждаемся! Там такие условия, там море, палатки, и кормят пять раз в день! Редиска свежая! Да тебе на твою стипендию… сколько прополете, столько сожрете… съедите. А еще поместье. Дре-евнее! Если дождь, можно и там жить. — При этом руки Ирочки так и мельтешили перед глазами, и Хальк подумал, что еще немного — и вместо поместья будет глазная клиника.
— Не трещи. Какое поместье?
— Для юных дарований. Которые к нам потом без экзаменов поступят. А ты будешь их воспитывать и лелеять, потому что мужчин не хватает.
— Кому?
— Идем!!
Со склонов, окружающих улицу Подгорную, белыми головками кивали одуванчики, и Хальк неожиданно понял, что уже разгар лета — первого лета без Алисы. Что уже полгода, нет, даже больше — как жены нет. Пятого ноября… А он живет, он даже что-то пишет, и учеба идет своим чередом, и письма Дани… И если Клод, муж Сабины, появится в городе, он, Хальк, сумеет с ним заговорить. Все происшедшее просто нелепая, трагическая случайность. И если бы Алиса и он не были доверчивыми дурачками… В прошлом году, в начале ноября, Сабина, Алисина сестра, пригласила Алису с Хальком погостить в столицу. Клод Денон, муж Сабины, отличался четкими жизненными принципами. Он твердо знал, что варенье к столу следует подавать в креманках, а масленку — с оттаявшим маслом и без крышки. Еще Денон полагал, что единственный разумеет, каким следует быть писателю. Алиса… оставалась вечным вызовом для Клода. И они с приятелем Рене решили подшутить, разыграть сцену из Алисиной повести. Чтобы доказать неудобной и строптивой девице всю глупость ее притязаний. А Хальк… Хальк и поцеловал-то Дани (еще одну из этой столичной компании) всего один раз. Или два. И, задержавшись с ней, пропустил весь спектакль. Кто знал, что Рене будет целить в Алису, кто знал, что на арбалете сорвет тетиву… Засыпанное мокрым снегом кладбище и плачущие розы на свежем земляном холмике. Сколько можно! В самом деле… И ловить на себе сочувствующие, но больше любопытствующие взгляды. Конечно, Алиса была старше его на восемь лет. А теперь все равно. Через восемь лет они сравняются в возрасте.
