Джим Батчер - Лики смерти
Я медленно откинулся на спинку стула и прикусил губу. Я решил, что, может, мне и не стоило огорчаться из-за того, что астероид Дрезден на поверку оказался старым советским спутником. И еще я сделал зарубку на памяти: никогда не ссориться с Эбинизером.
Наутро я выследил Марконе. Это далось нелегко. Мне пришлось поторговаться кое с кем из потустороннего мира, чтобы получить ориентированное на него заклятие, и уж кто-кто, а он умел отрываться от хвоста. Я взял напрокат Майклов белый пикап, чтобы обращать на себя меньше внимания. Жучок не лишен обаяния, но по части скрытности не годится никуда.
Он дважды менял автомобили и каким-то образом задействовал магический аналог направленного электромагнитного импульса, оставивший от моего заклятия рожки да ножки. Только сообразительность и удачно проведенный тауматур-гический ритуал помогли мне удержаться у него на хвосте.
Ближе к вечеру его автомобиль остановился перед маленькой частной больницей в Висконсине. Он вышел из машины в непривычно затрапезной одежде, в бейсболке на голове – мне даже завидно стало, так легко он перевоплотился. Он достал из машины небольшой рюкзак и вошел в здание. Я выждал несколько минут и снова испробовал ориентированное заклятие. Он шел по коридору; я следовал параллельным курсом по улице, заглядывая в окна.
Марконе вошел в палату. Я наблюдал за ним с улицы. На бумажной табличке, висевшей на двери, виднелась сделанная черным маркером, выцветшая от времени надпись: ДЖЕЙН ДОУ. В палате стояла единственная кушетка, и на ней лежала девушка.
Она была совсем еще молода. Я бы дал ей лет восемнадцать-двадцать... впрочем, я моги ошибиться: слишком искажала ее черты ужасная худоба. Она лежала, не подключенная к какому-либо агрегату жизнеобеспечения, но на простыне не было видно ни морщинки. Я решил, что она в коме.
Марконе придвинул к изголовью ее кушетки стул. Потом достал из рюкзака плюшевого мишку и положил ей на сгиб локтя. Следом за мишкой он вынул какую-то книгу и начал читать ей вслух. Он читал ей не меньше часа, потом заложил страницу и убрал книгу обратно в рюкзак.
А потом он снова сунул руку в рюкзак и вытянул Плащаницу. Он аккуратно сдвинул одеяло к ногам девушки и осторожно накрыл ее Плащаницей, подобрав свисавшие углы, чтобы они не касались пола. Он накрыл ее одеялом поверх Плащаницы и сел на стул, низко опустив голову. Я плохо представлял себе Джона Марконе молящимся, однако губы его повторяли одно и то же слово: «Пожалуйста».
Так он прождал еще час. Потом встал и поцеловал девочку в лоб. Лицо его разом сделалось усталым. Он положил мишку обратно в рюкзак, закинул его на плечо и вышел из палаты.
Я вернулся к его машине, уселся на капот и принялся ждать.
Он вышел из дверей больницы и застыл как вкопанный, увидев меня. Я сидел молча. Он подошел к машине и остановился рядом со мной.
– Как вы меня нашли?
– Это было нелегко, – отозвался я.
– С вами кто-нибудь есть?
– Нет.
Я буквально видел, как вращаются в его голове колесики. Я увидел, как на мгновение его охватила паника. Я увидел, как он всерьез обдумывает, не убить ли меня. Я увидел, как он усилием воли заставляет себя успокоиться, а мозг, перебрав возможные варианты, принимает решение воздержаться от силовых действий. Он кивнул.
– Чего вам нужно?
– Плащаницу.
– Нет, – сказал он, и в голосе его прозвучала нотка досады. – Я только сейчас ее привез сюда.
– Я видел, – кивнул я. – Кто эта девушка?
Лицо его утратило всякое выражение, и он не ответил.
– О'кей, Марконе, – сказал я. – Вы можете вернуть мне Плащаницу, или вы можете объяснить все это полиции, когда они приедут сюда с обыском.
– Вы не можете, – ровным голосом возразил он. – Вы не можете делать это с ней. Это может ей угрожать.
Взгляд мой расширился.
– Так она ваша?
– Я убью вас, – произнес он все тем же ровным голосом. – Если вы хотя бы дышать будете в ее направлении, я вас убью, Дрезден. Своими руками.
Я ему поверил.
– Что с ней? – спросил я.
– Постоянное вегетативное состояние, – буркнул он. – Кома.
– Вы хотели вылечить ее, – тихо предположил я. – Поэтому и украли Плащаницу.
– Да.
– Я не уверен, что это действует именно так, – заметил я. – Это ведь не так просто, как, скажем, лампочку включить.
– Но может и сработать, – возразил он. Я пожал плечами:
– Может и сработать.
– Я попробую, – сказал он. – Это все, что у меня есть. Я оглянулся на окно и помолчал немного. Потом принял решение.
– Три дня, – сказал я. Он нахмурился:
– Что?
– Три дня, – повторил я. – Это магическое число. И – предположительно – именно столько времени Христос лежал, завернутый в нее. Через три дня – точнее, три рассвета, – вы будете знать, поможет она или нет.
– А потом?
– А потом Плащаницу, обернутую в простую упаковочную бумагу, вернут отцу Фортхиллу в церковь Святой Марии Всех Ангелов, – сказал я. – Никаких записок. Ничего. Просто вернут, и все.
– А если нет, вы расскажете о ней.
Я покачал головой и встал.
– Нет. Этого я делать не буду. Придется довериться вам.
Он пристально посмотрел на меня, потом выражение его лица немного смягчилось.
– Хорошо.
Я оставил его там и уехал.
Когда мы только познакомились с Марконе, он обманом заставил меня заглянуть в его душу. Подробностей я тогда не узнал – только то, что у него имеется тайна, и эта тайна дает ему столько воли и внутренней силы, сколько нужно, чтобы править одной из крупнейших преступных империй в стране. Что-то такое, что заставляет его быть безжалостным, практичным, неотвратимым.
Теперь я знал, что это за тайна.
Марконе был и остался паршивой овцой. То преступное государство, которым он правил, строилось на боли и людских страданиях. Возможно, он делал это и из благородных побуждений. Я мог понять такое, но это ничего не меняло. Благие намерения Марконе только мостили новую полосу на дороге в ад.
Но, черт подери, ненавидеть его я тоже не мог – ведь я не знал, не сделал бы я такой же выбор, окажись я на его месте.
Ненавидеть проще – но мир не прост. Мне было бы проще ненавидеть Марконе.
Не мог я этого – и все тут.
Несколько дней спустя Майкл устроил прощальный обед по поводу Саниного отъезда – теперь, когда Плащаницу вернули отцу Фортхиллу, ничто не мешало молодому рыцарю возвратиться в Европу. Меня тоже пригласили, поэтому я побрился, пришел и умял сотни полторы гамбургеров. Покончив с гамбургерами, я зашел по делу в дом, но задержался, чтобы заглянуть в прихожую.
Саня сидел в кресле и с несколько озадаченным видом смотрел на телефон.
– Опять, – сказал он.
Рядом с ним сидела на диване, закинув ногу на ногу, Молли. На коленях ее лежала телефонная книга, из которой торчал листок бумаги – я узнал в нем список покупок, забытый мною в домике на дереве. Выражение лица ее оставалось совершенно серьезным, но в глазах плясали чертики. Она подчеркнула строчку в телефонной книге красным карандашом.
