Игорь Исайчев - Чужая дуэль
– Достойно… Только, – он, замялся, заерзав на жестком сиденье, – понимаешь… тут такое дело… потратиться мне пришлось… Гроб, одежда, отпевание, поминки и все такое…
Запустив руку внутрь кофра, я бросил на скатерть три увесистые пачки купюр, заклеенных банковским способом.
– Это тебе. Компенсация за хлопоты.
Полицейский расширенными от изумления глазами уставился на деньги и внезапно замахал руками, открещиваясь от них, как черт от ладана.
– Куда столько? Мне и десятой доли более чем достаточно. Ты что ж, совсем меня за крохобора держишь? – в его дрогнувшем голосе прорезались нотки откровенной обиды. – Раз так, ничего мне от тебя не нужно. Себе оставь. Его высокопревосходительство Александр Юрьевич уже от хвори оправляется, внука признал, Христину у себя поселил и не противиться моему с ней венчанию! Так что, нет нужды в твоих подачках, понял!
– Экий, ты, братец, щепетильный стал, – удивленно покачал я головой. – Прежде как-то не замечал за тобой такого. Уж и не знаю, к добру ли это? – затем, добавив металла в голос, рыкнул: – Хватит мне тут сцены устраивать! Дают – бери! А остальное, – кофр тяжело плюхнулся к ногам от неожиданности подпрыгнувшего на стуле полицейского, – отдашь ее семье.
– И где же я, по-твоему, буду их искать? – опасливо отстранился от денег околоточный.
– Ты кто, в конце концов, полицейский, или дворник? – безапелляционно оборвал я возражения. – Захочешь, найдешь! А мне к полудню отыщи надежного извозчика, до алхимиков добраться.
– Как до алхимиков? – ахнул, моментом сникший Селиверстов, догадываясь, к чему идет дело. – Зачем к ним?.. Так что же, теперь, получается, навсегда? И мы… мы больше никогда не свидимся?
Глубоко вздохнув, я тяжело поднялся, по-стариковски шаркая подошвами домашних тапок, обогнул стол и опустил руку на плечо околоточного:
– Как знать, мой друг, как знать…
ЭПИЛОГ. В круге Миноса.
Техники Богдана, несмотря на все мои опасения, сработали филигранно. Я вновь, словно никогда и не было этого сумасшедшего года, стоял на знакомом бетонном крыльце, ежась от пронизывающего, насквозь пропитанного ледяной влагой ветра. Стоял, глупо озираясь, и пытался воспринять окружающее как явь, а не декорации безумной драмы свихнувшегося режиссера, который, не спрашивая согласия и, более того, откровенно глумясь, поместил меня в самую сердцевину театра абсурда.
За те несколько бесконечных дней, проведенных на судейской базе в ожидании подходящего момента для временного прокола, чтобы хоть как-то отвлечься, я запоем читал, случайно обнаружив обширную библиотеку со странным, абсолютно бессистемным подбором книг. В числе прочего в руки попалась и «Божественная комедия» Данте Алигьери. И сейчас, мне в голову вдруг пришла странная мысль о том, что за все совершенные и будущие грехи, я давным-давно сброшен в ад. Только каким-то непостижимым образом сумел обольстить демона-распорядителя, судью проклятых Миноса, и зацепился в первом, высшем круге преисподней, где моей карой стала вечная скорбь.
В реальность меня вернуло недовольное покашливание за спиной. Мимо, бесцеремонно оттерев плечом и намеренно царапнув грубую кожу рукава куртки хромированным металлом отделки модной сумочки, протиснулась внушительная дева в цивильном, по всей видимости, одна из недавно принятых на службу стажерок. Тут до меня дошло, что я, неуместно погрузившись в унылые грезы, загородил входную дверь в здание, откровенно мешая проходу.
Неловко переступив с ноги ногу, негнущейся закоченевшей ладонью я скинул студеную влагу с непокрытых волос. Раздраженно скомкав так и незажженную, окончательно размокшую под мелко сеющим дождем сигарету, стряхнул прилипший к пальцам бумажно-табачный комок, не попадая в стоящую рядом урну. Затем, подчиняясь неосознанному порыву, бросился к контрольно-пропускному пункту, еще раз неучтиво помешав презрительно фыркнувшей даме первой провернуть пышными телесами сверкающие свежим хромом рога новенькой вертушки.
Игнорируя брошенное вслед гневное: «Хам!» – приправленное сдавленными смешками изнывающих от скуки за исцарапанной пластиковой витриной караульного помещения балбесов-прапорщиков, оскальзываясь на прихватившем лужи едва заметном ледке, я бросился за угол, туда, где должна была дожидаться моя потрепанная «Волга».
Против ожидания замок водительской дверцы, а память по странной причуде до мельчайших подробностей сохранила все, что происходило со мной в тот, или опять уже этот, вечер, не оказал ни малейшего сопротивления, несмотря на набирающий силу морозец и мелкий колючий снежок, сменивший противную морось. Двигатель ожил со второго оборота стартера, и я, откинувшись на спинку сидения, закурил, испытывая под мерную вибрацию холостого хода странные ощущения. По мере того как теплело в салоне, неотступно сидящая горьким комком в горле боль, исподволь подтаивала, стекая вниз и бесследно испаряясь за грудиной.
Чудеса продолжились и после того, как я, наконец, дождавшись, когда стрелка на приборной панели покажет нужную температуру охлаждающей жидкости, вырулил из двора. Обычно плотно забитый машинами перекресток возле метро оказался неожиданно свободен от транспорта. Даже одинокий, зло и бессмысленно дребезжащий звонком трамвай, уткнувшийся тупым носом в запрет светофора, как ни старался, не сумел спровоцировать затор.
Поражаясь непривычно-редкой пустоте плавной дуги многополосной набережной, словно моя «Волга», как прокаженный в средневековье, только одним своим видом распугивала окружающих, и промеж делом переключая каналы приемника магнитолы в поисках подходящего минорному настроению канала, я не заметил, как оказался на Московском шоссе. Перестроившись в самый неспешный, крайний левый ряд и воткнув пятую передачу, снял утомившуюся с непривычки левую стопу с педали сцепления, прислушиваясь к потекшей из похрипывающих колонок тоскливой, под стать расположению духа, мелодии.
После того, как боковое зрение уловило отблеск разноцветных переливов рекламного щита заправочной станции, под сердцем неприятно кольнуло необычно яркое воспоминание об однажды уже пережитом здесь ужасе лобового столкновения. А вот когда спустя считанные секунды после этого летевший сломя голову по встречной полосе грузовик начало разворачивать поперек, внутри не дрогнула не единая жилка.
С самого первого мгновенья после возвращения в глубине души поселилось и саднило нехорошее предчувствие. Невероятно обострившаяся благодаря проведенным над организмом экспериментам интуиция била во все колокола. Уж слишком много я видел и знал, чтобы так запросто выйти из игры.
