Дмитрий Полетаев - Призраки Фортуны
Поэтому, когда ему доложили, что кабинет-секретарь ее императорского величества Резанов «всемилостивейше просит принять его по делу, не терпящему отлагательств», Павел и удивился, и насторожился. Ибо он считал Резанова именно таким расчетливым придворным карьеристом.
То, что Резанов работал в матушкиной канцелярии у Державина, Павел, естественно, знал. Более того, он даже слышал разговоры, некоторое время ходившие при дворе, что-де, мол, этот самый Резанов пару-тройку лет назад или нет, уже, наверное, лет пять, — «Господи, как же летит время!» — возглавлял охранную роту матушкиных гвардейцев и даже оказал ей какую-то услугу, когда та путешествовала по Крыму. Что именно там случилось, Павел запамятовал, ибо никогда не придавал этому особого значения. Однако то, что потом Резанов то ли впал в немилость, то ли сам на что-то обиделся и, уйдя в отставку, покинул двор, Павел помнил. Тогда он сделал себе, как у него это водилось, пометку, что этот «обиженный» гвардейский капитан вполне мог бы ему пригодиться. Ибо пополнить штат своих приближенных Павел, имея по известным причинам весьма ограниченные возможности, мог как раз только за счет царедворцев, выпавших из фавора у матушки.
Однако спустя несколько лет этот же самый Резанов по каким-то необъяснимым причинам вновь «всплыл» при дворе, правда, уже совсем в другом качестве — как служащий матушкиной канцелярии, возглавляемой Державиным.
«Ну и бог с ним, — подумал тогда Павел, — найдем кого-нибудь другого».
И вот теперь этот самый Резанов стоял, почтительно склонив голову, пред его, Павла, очами и ждал, когда Павел закончит чтение письма.
Нервное лицо Павла несколько раз передернула гримаса почти физической боли. «Это конец! Это письмо позволит матушке меня, чего доброго, еще и в крепость посадить как заговорщика!»
Павел пытался овладеть собой, но это у него плохо получалось. Руки его предательски дрожали.
— Вы говорите, что оригинал этого письма находится у Зубова?
— Так точно, ваше высочество. — Резанов вновь склонился в почтительном поклоне. — Однако мне кажется, у нас еще есть время попытаться что-то предпринять. Я уверен, что… э-э-э… Платон Александрович повременит с докладом об этом письме ее величеству…
— Почему вы так думаете? — резко перебил его Павел.
— Мне кажется, князь понимает, что письмо это как ведет к благоволению императрицы, так и опасно. Ибо касается слишком личных и секретных сведений, которые государыня может захотеть оставить в тайне. Или уж, во всяком случае, не подвергать всеобщему разглашению.
— Возможно… — Павел несколько раз нервно прошелся по комнате. — Возможно, вы правы. Это дает мне время подготовиться… Скажите, а кто еще видел это письмо?
— Тот неведомый отправитель, который направил письмо Николая Ивановича не по адресу, то есть вашему высочеству, а в канцелярию императрицы. Более того, поскольку адресат неизвестен, письмо вполне можно обозвать подложным… — и Резанов выразительно взглянул на Павла.
Цесаревич лишь молча кивнул в ответ, давая понять, что он понял намек Резанова на возможное построение своей защиты, и опустил глаза.
— Но тогда не боитесь ли вы? Вы становитесь ненужным свидетелем… — Павел вновь с интересом посмотрел на этого странного молодого человека, мотивы действий которого он никак не мог понять.
— Я уже думал об этом, ваше высочество. С вашего позволения, я намереваюсь представить императрице на рассмотрение один проект, связанный с нашими дальневосточными землями, в результате которого, скорее всего, буду отослан с поручением в Сибирь. И это будет на руку и мне, и князю Зубову. Ну, а там посмотрим…
Резанов совершенно не собирался впадать в подробные объяснения о своих сибирских планах. Достаточно того, что он ему уже сказал. Да и к тому же сейчас Павлу будет явно не до него. Он искренне сочувствовал этому человеку, в больших, круглых глазах которого видел застывшую боль от его двоякого положения.
— Я буду молить Бога о том, чтобы ситуация, в которой мы все оказались, однажды изменилась бы к лучшему и у меня появилась возможность отблагодарить вас, Николай Петрович, так, как вы того заслуживаете. — Голос Павла слегка дрогнул. — За ту услугу, которую вы мне оказали! Я этого никогда не забуду…
Резанов молча поклонился.
— Ваши слова и есть самая большая награда, на которую только может надеяться верноподданный! Для меня нет ничего более ценного, чем служение моему Отечеству, престолу и его наследнику!
Резанов специально подчеркнул слово «наследник». Несмотря на то что Николай Петрович, так же, как и все, мало верил в скорое воцарение Павла, он хотел сделать что-то приятное несчастному цесаревичу, тем более особого труда это не составляло. Когда Резанов выходил, ему показалось, что на глазах Павла блестели слезы.
Карета несла Николая Петровича обратно в Петербург. Несмотря на бесконечный день, на протяжении которого он был и на гребне победы, и чуть ли не на краю гибели, сердце его радостно билось в предвкушении чего-то нового и неизведанного, которое, как он чувствовал, уже ожидало его впереди. Завтра же он доложит Державину о письме фон Крузенштерна. Нет, не ему! Он обязательно добьется приема у Нее и напомнит Ей еще раз и о себе, и о прошении сибирских купцов Голикова и Шелихова! Он знает, как это подать государыне! Он повернет дело так, что именно ему поручат его исполнение! Он обязательно этого добьется!
«Спасибо Тебе, Богородица, что помогаешь в осуществлении самых несбыточных желаний раба Своего! Как же Ты прекрасна!» — твердил про себя молодой человек, глядя в заиндевевшее окно кареты.
Огни верстовых столбов озаряли расписанные морозцем узоры на оконном стекле. И ему казалось, что тот, только ему одному открывшийся однажды зеленоглазый лик, улыбаясь, следовал за ним. Как прекрасно было это лицо, склонившееся над ним и запечатлевшее свой поцелуй на челе его. Он знал, что это был знак, печать особого достоинства, которым Небо скрепляло подписанный с ним союз.
«Туда, туда, навстречу моему предназначению!» — мысленно подгонял себя Николя. Сердце его прыгало от радости, и ему казалось, что он мчится на встречу с этим божественным созданием, чей образ с тех пор так и остался в его памяти мерцающей и бесконечно прекрасной путеводной звездой.
Эпилог
Дворовые уже заканчивали чистить двор и засыпать свежими еловыми опилками мостовую, чтобы прибить запах конского навоза, а несчастный студент Вюрцбургского университета Георг Антон Алоизиус Шеффер все еще стоял посреди двора с глуповатой улыбкой, время от времени гулявшей на его бледных губах.
