Глен Кук - Коварное бронзовое тщеславие
– И наш отец. Он был идиотом. Сам этого захотел. Вернулся. И снова вызвался добровольцем. Он был герой.
Столько горечи. Удивительно. Но я его понимал.
– Как насчет поговорить о чем-то менее мрачном? – предложил я.
– В такой день? При такой погоде? Это дар богов. Они дают нам шанс выпустить яд.
– В таком случае в последнее время они чересчур расстарались.
– Это точно. Сейчас хотя бы не так жарко, как обычно. Вы знаете, что за нами следят?
– Я не обращал внимания, но предполагал, что это возможно.
– Я догадался. Вы – это вы, как говорят. Все это выглядит паршиво и становится только паршивей.
Я оглянулся, гадая, что он имел в виду. Его голос звучал расстроенно.
– Мы с братом должны извиниться перед вами, мистер Гаррет, – продолжил Пит. – Мы были в патруле… Мы должны были быть там. В тот день нас отвлекли. В армии мы были саперами. Нам нравится все, что взрывается и дымит. В тот день было много вспышек, взрывов и разноцветного дыма. В окрестностях Холма.
Кто-нибудь это исследовал? Может, плохие парни совершили ошибку, когда устраивали бедлам.
– Вы не смогли удержаться.
Он удивленно посмотрел на меня, словно получил отпущение грехов.
– То же самое сказал Педер, когда мы узнали о случившемся в наше отсутствие. Потом. Он рыдал как младенец. Все любили эту девушку. Он сказал: «Мы просто не смогли удержаться, Пит».
Сам не зная зачем, я предположил:
– Как будто кто-то знал, как от вас избавиться.
Две секунды спустя мы таращились друг на друга, сначала выпучив глаза, затем нахмурившись, размышляя, не сказал ли я случайно нечто важное.
Пит так увлекся, что чуть не переехал пару прохожих.
– Эй! Черт бы вас пробрал, придурки! Вы, уроды! Смотрите, куда едете!
Я пролепетал бессвязное извинение за Пита, потом отметил, что мы уже на Макунадо, катим по моему кварталу и только что чудом не пришибли одного из самых крупных и неприятных телохранителей Белинды Контагью. Кажется, он рассердился. Судя по мокрому виду, ему пришлось провести на улице немало времени.
– Вон мой дом. Возле него стоит экипаж, – сказал я Питу.
– Который действительно принадлежит тому, кому я думаю? – встревоженно спросил он.
– Если вы имеете в виду главаршу, то да. – Какой я молодец. Придумал профессию для Белинды.
Ее отца, Чодо, называли главарем.
– Я слышал, вы друзья.
– Вроде того. Зависит от смысла. Это долгая история.
– Как-нибудь куплю вам пиво. – Завуалированное извинение за проступок в день гибели Страфы.
– Идет. А я отвечу. Вообще-то на полный рассказ может уйти целый бочонок. – И когда он остановил экипаж возле тротуара за транспортным средством Белинды, я добавил: – Не нужно себя винить. В тот день вы не сделали ничего дурного.
– Я знаю. Этим местом. – Он хлопнул себя по лбу. – Если бы мы остались, а пятьдесят или шестьдесят человек погибло, потому что мы их не вытащили, нашим задницам не поздоровилось бы. Нас прихватили бы за небрежность, или невмешательство, или еще какую-нибудь хрень, придуманную для того, чтобы обвинять простых людей. Но…
– Да. Но. Меня это тоже гложет, Пит. Поэтому вы можете нам помочь. Я не знаю, насколько, однако это уже что-то. Отправляйтесь к Барату Альгарде. Передайте ему в общих чертах наш разговор. Скажите, что ему следует выяснить, разбирался ли кто-то с теми взрывами.
– Конечно. И удачи вам. – Голос Маришки стал громче. Очевидно, ее уверенность чем-то подкрепилась. – Она вам понадобится.
– Спасибо.
Не в той степени, в которой он думает.
У меня есть секретное оружие: неосведомленность.
Маришке не сказали, куда мы направляемся. Как только она поймет, что находится в зоне активности Покойника…
Она завизжала, как ошпаренная.
Наша Лунная Плесень недовольна.
Запаниковала. Попыталась сбежать.
Не сработало. Куча людей об этом позаботилась.
92
Белинда сидела в своем экипаже. Не одна. Компанию ей составлял недовольный Морли. Они ждали здесь, потому что Пенни в отсутствие Паленой никого не впускала в дом. Почему они решили остаться, я не понял. Возможно, чтобы ругаться без свидетелей.
Ожидание не было для них приятным. Я сразу это заметил. Судя по всему, их альфа-личности опять схлестнулись. Объяснять они не стали.
– Паленая в два счета откроет дверь. Дин предложит вам что-нибудь согревающее.
Мне не удалось их подбодрить. Некоторым людям ничем не угодишь.
– Я попрошу, чтобы он прислал что-нибудь и для твоих парней, Белинда.
Я не столько проявлял заботу, сколько напоминал, что кое-кому пришлось еще хуже.
Пустая трата времени. Снова эта социопатия. Неспособность сопереживать.
Морли выглянул из-за занавески.
– Дверь открыта.
Само собой. А в дверном проеме стоит Пенни, уперев руки в бока, раздраженная, потому что холод и сырость проникают в дом. Потому что мокрые собаки и еще более мокрые люди толпятся вокруг и пачкают коридор.
Мы выстроились в очередь, и Морли начал посмеиваться.
– Что? – хором спросили мы с Белиндой.
– Гаррет, твоя мечта наконец стала явью.
– Что это значит?
– То, о чем ты мечтал в детстве, наконец исполнилось.
– Не понимаю.
Он покачал головой и снова усмехнулся.
– Ты хотел собственный гарем. И вот, пожалуйста.
Его широкий жест включал не только Паленую, Пенни и Хагейкагомей, горячо приветствовавшую в коридоре женскую песью компанию, но и близняшек, которые большую часть времени вели себя так, словно у них течка.
Белинда тоже зафыркала.
– Гарем для Гаррета. Это великолепно. Йон Сальвейшн может сделать из этого пьесу.
Торнада и Плоскомордый выглянули из моего старого кабинета, сонно интересуясь внезапной суматохой. Унылая парочка. Торнада кивнула сама себе и скрылась, без сомнения, чтобы вернуться к заслуженному, по ее мнению, отдыху.
– Он напишет настоящую трагедию, если включит этих двоих.
Я тоже ухмыльнулся. На мгновение. Может, я и скромный, застенчивый парень, но не могу надолго забыть, что все это имеет место лишь по причине убийства моей жены.
Пенни разбросала там и сям тряпки и потертые ковры, чтобы защитить пол в коридоре. Даже бесчувственные сестры Махткесс старались не капать водой куда попало. А вот собаки…
Хагейкагомей одной рукой вытирала псиц обрывками полуистлевшего полотенца, а всеми остальными частями тела общалась со своими четвероногими подругами.
Она заметила меня. Ее лицо озарилось. Она вскочила и побежала, возбужденная, как щенок, врезалась в меня, несколько раз ударила по груди маленькими кулачками, затем вцепилась. Но не стала говорить о своей ненависти.
