Глен Кук - Коварное бронзовое тщеславие
– Я люблю тебя. Люблю больше, чем кого бы то ни было.
А потом она закрыла свои прекрасные глаза.
120
На мгновение в реальности случился разрыв, полсекунды темноты, а может, тысяча лет или полный цикл вселенной. Когда все закончилось, на моих коленях лежала еще одна собака, древняя черно-белая сука, рекордная долгожительница по собачьим меркам. Все дворняги столпились вокруг меня, принюхиваясь, скуля и облизывая морду подруги на прощание.
В это мгновение я решил почтить любовь Майки, положив Хагейкагомей рядом с моей собственной любовью. И устроив ей достойные похороны.
Начался сезон похорон. Нам предстояло проститься с сыном Киоги, близнецами Орхидии и великолепной Машего. А может, и с Порочной Мин. Мы ничего о ней не слышали.
Джон Растяжка разузнает.
В данный момент у меня имелись более насущные заботы.
Дрожащая Страфа вцепилась мне в спину так же отчаянно, как Хагейкагомей вцеплялась в руку.
– Тара Чейн, Орхидия, я не выживу, если снова потеряю ее.
– Ты справишься, – ответила Лунная Гниль. – Ты взрослый мужчина. Ветеран войны. Просто ты устал и испытываешь жалость к себе. Подтяни свои штанишки и возьми себя в руки.
Ей снова удалось пинком загнать меня в страну «а что здесь, черт побери, творится?».
– Время не столь дружественно, как мы думали еще час назад. Девочка-собака обратилась раньше и быстрее, чем я ожидала.
А значит, черед Маленькой Страфы тоже может наступить быстрее.
– Чего нам ждать? – спросила Паленая.
– Того же самого.
Орхидия кивнула на Хагейкагомей. В лунных лучах старая собака выглядела печальной. Псицы смотрели на меня, словно думали, что я должен что-то предпринять.
Глядя на Каштанку, Помощницу и остальных, я заметил то, чего прежде не видел. Они приходились Хагейкагомей детьми. А может, и более дальними потомками. Но она была их любимым, уважаемым матриархом, и перед смертью они исполнили ее заветное желание.
Я распрямил свой закостеневший старый скелет. Мне требовалась помощь. День выдался длинным, но он еще не закончился.
Я поднял Хагейкагомей. Она оказалась тяжелее, чем я ожидал. И зашагал вниз с холма. До мавзолея Альгард было чуть больше сотни ярдов. В лунном свете кладбище казалось призрачным. Ко мне присоединились все, даже собаки.
Маленькая Страфа держалась за меня так же крепко, как прежде Хагейкагомей, осознавая, что ее время уходит.
В отличие от Хагейкагомей, ее это не устраивало. Казалось, у нее появился шанс жить дальше, вырасти и стать женой. Но эта надежда развеялась. Страфе хотелось брыкаться, драться и визжать, однако не существовало горла, вокруг которого она могла бы сомкнуть свои пальчики.
Мы были на полпути к мавзолею, когда Тара Чейн, оглянувшись, прочувствованно сообщила:
– Вот дерьмо!
Большой парень стоял на том месте, где мы только что сидели, глядя на фейерверки. Где нас покинула Хагейкагомей. Он заметил Маленькую Страфу и задал вопрос, голосом, способным разбудить младенцев за милю от кладбища.
Теперь вылезут могильщики.
– Разобраться с этим можешь только ты, – сказал я Страфе.
Она остановилась, чтобы подождать, пока пройдут все остальные. Минуту спустя я начал злиться. Мавзолей стоял нараспашку, как и прежде, открытый любому смельчаку, желающему потревожить мертвых в День всех душ.
Я передал Хагейкагомей Орхидии, протиснулся внутрь, нашел лампы, зажег их и вернулся за собакой.
Джиффи стоял в стороне, тихо и уважительно, Маленькая Страфа держала его за руку. Кажется, она успокоилась.
Я обменял лампу на Хагейкагомей и занес ее внутрь. Орхидия освещала мне путь. Тара Чейн последовала за нами. Каштанка тоже зашла – единственная собака, которой хватило на это смелости. Паленая с Пенни предпочли остаться снаружи.
Я положил Хагейкагомей на свободный постамент. У меня из глаз снова потекли слезы. Орхидия сместилась к двери и крикнула Маленькой Страфе поторапливаться: требовалось ее присутствие.
Страфа не подчинилась.
Я не смог сдержаться. Вытер пыль со стекла, разделявшего меня и мою жену, поднял лампу для последнего печального взгляда…
При свете лампы Страфа казалась румяней, чем прежде.
Снаружи началась суматоха, Пенни и Паленая хором позвали меня:
– Давай!
У Маленькой Страфы случилась судорога. Джиффи держал ее в своих массивных руках, контролируя физически, но понятия не имея, что делать. Как только я появился, он сразу передал ее мне и теперь просто возвышался надо мной с мокрыми щеками.
Судорога утихла до сильной дрожи. Страфа на мгновение открыла глаза, обхватила руками мою шею и с силой сжала, угрожая что-нибудь сломать.
Я опустился на траву и обнял Страфу. Больше мне ничего не оставалось. Я ничего не мог придумать. Пенни и Паленая пытались утешить меня.
Дрожь Маленькой Страфы ослабела. Она открыла глаза в последний раз, печально улыбнулась, прикоснулась к моей щеке кончиками пальцев левой руки, прошептала:
– Люблю тебя. Навсегда.
Она перестала дрожать. И перестала дышать. А несколько минут спустя перестала существовать.
Случилось еще одно затемнение, а потом мы все уставились на мои пустые руки.
Джиффи ушел, чтобы побыть наедине со своей болью.
Я сидел в окружении семьи и собак, а мой разум отправился в затерянное королевство, в последнее время казавшееся мне таким привлекательным.
Обратно меня вернули бормотание и шарканье.
Орхидия и Тара Чейн вылезали из гробницы, бережно поддерживая обвисающую, но дышащую взрослую Страфу, слишком слабую, чтобы поднять голову.
Прежде чем ринуться к ней, я кинул быстрый взгляд на восток.
Нет. Восходящее солнце было не готово осветить эту драму. Пока нет.
Примечания
1
По-видимому, ошибка Г. Кука (примеч. ред.)
