Дэниел Полански - По лезвию бритвы
— Приступай, — сказал я.
Одной крепкой рукой она прижала меня к спинке стула, второй быстро надсекла нарыв, образовавшийся на месте пореза, которым отметил меня человек Клинка. Я прикусил язык и сжимал зубы до тех пор, пока не ощутил вкус собственной крови.
К выполнению следующей части своей задачи старуха перешла без особого выражения сочувствий в мой адрес. Пока она прохлаждалась в углу, мне вздумалось взглянуть на вновь открытую рану, хотя последствия, которыми грозило обернуться для моего пищеварения это опрометчивое решение, были вполне предсказуемы. Заметив, что я позеленел, она подскочила ко мне, отвесила пощечину и, тыча в лицо пальцем, обрушила на меня поток брани. Я отвернул голову от рваной раны, и бабка вернулась к очагу и вылила содержимое кипящего чайника в маленькую глиняную чашку.
Старуха снова подошла ко мне, и одного выражения ее глаз было достаточно, чтобы понять, что сейчас мне будет совсем не до смеха. Вцепившись в сиденье стула так крепко, как только мог, я быстро кивнул. Старуха подняла чашку.
Громкий рев вырвался из моей груди в безудержном торжестве пытки, когда ручеек кипящего масла полился на рану, охватив порванный мускул яростным пламенем муки. Я глубоко втягивал воздух большими глотками, пока на глазах не обсохли слезы.
— Пузырек! Доставай пузырек!
Но старая карга не обращала на меня внимания, дожидаясь, когда на ране затвердеет смолянистый раствор. Через мгновение она вынула тупой железный инструмент и начала соскребать излишки смолы.
— Старая стерва, — ругался я. — Клянусь хреном Шакры, я тебя ненавижу.
Трудно представить, чтобы за долгие годы оказания медицинской помощи преступникам старуха не нахваталась бранных словечек, но если она и понимала меня, то не подавала виду. Постепенно боль остыла до тупого ощущения тепла, а потом я сидел молча, пока старая киренка, достав иголку, зашивала рану. Что бы ни было в том пузырьке, снадобье действовало превосходно: я вообще почти не замечал старухи. Пару минут спустя она загадочно вскинула голову и пролепетала что-то похожее на вопрос.
— Я же сказал. Это дело рук Веселого Клинка — можешь гордиться собой. Я тебе не какой-нибудь уличный хулиган, который притащился сюда, потому что его пырнули ножом в драке. Меня пытаются убить важные люди.
Старуха ухмыльнулась и провела большим пальцем поперек горла, изобразив всеобщий символ убийства, ведь зло — родной язык человечества.
— Я бы с радостью, можешь мне поверить. Только невозможно просто пробраться в спальню аристократа и полоснуть его бритвой по глотке.
К тому времени ее интерес к моей болтовне угас, и она продолжила штопать мою рану. Я наслаждался краткими минутами блаженства, погруженный в наркотическое опьянение, до того глубокое, что я не заметил, как старуха закончила с раной. Я понял это, лишь когда она сильно потрясла меня за плечо, рискуя разорвать швы, которые только что наложила.
Сняв с плеча ее руку, я взглянул на работу. Как всегда, первый сорт.
— Благодарю, — сказал я. — Надеюсь, я не скоро увижу тебя вновь.
Старуха пробурчала что-то в ответ, вероятно выражая свое недоверие моим пророчествам, и подняла пять пальцев.
— Ты в своем уме? Да за такие деньги мне должны пришить новую руку!
Она посмотрела на меня, сощурив глаза, и загнула два пальца.
— Это другое дело. — Я положил на стол три золотых, старуха ловко сгребла их в руку и сунула в складки платья. Схватив рубаху и куртку, я надел их по пути к выходу. — И как обычно, на каком бы языке ты ни говорила, если кто-то прознает об этом визите, тебе придется искать кого-то, кто поискуснее тебя самой управляется ножом и иголкой.
Она ничего не ответила, да она бы и не успела. Ко времени, когда сила болеутоляющего зелья, которое старуха дала мне, начала ослабевать, я был уже на полпути к Низкому городу.
Снова повалил снег.
36
По возвращении в «Пьяного графа» меня ждала умилительная картина: Адольфус пытался делать вид, будто он не беспокоился обо мне. Его плечи вздрогнули, когда я вошел, но затем он продолжил натирать прилавок, лишь капельку брюзжа. Я занял место у стойки.
— Все в порядке? — спросил он, изображая безразличие.
— Все отлично, — ответил я. — Просто задержался допоздна и не хотел идти домой по такой погоде.
Было очевидно, что Адольфус мне не поверил.
— Пришло для тебя в твое отсутствие. — Он передал мне пару конвертов и подождал, когда я сорву печати.
Первое письмо, написанное на кремовой бумаге, пришло от Селии.
Магия принесла плоды. Ты найдешь улики преступлений Клинка в потайной камере письменного стола в его кабинете, под ложным днищем. Желаю удачи.
С.Хотя послание было кратким, мне пришлось прочесть его дважды, чтобы удостовериться, что я все правильно понял. Затем я отложил бумагу в сторону, стараясь сохранять улыбку. Я почти позабыл о том, что Селия обещала поставить магические ловушки. Подобные вещи редко работают так, как о них заявляют, и всегда недостаточно быстро, чтобы оказать ощутимую помощь. Но если она была права, тогда в моих руках оказалась ниточка к настоящим доказательствам, с которыми можно явиться в Черный дом. Я мысленно обратился к особняку Беконфилда и задумался о том, что следует предпринять, чтобы снова попасть туда.
Из дальней комнаты выскочил Воробей. Его слух настолько тонко приспособился к переменам в атмосфере нашего заведения, что мальчишка без труда определял, когда я возвращался. Его появление пришлось очень кстати, поскольку был один человек, с которым мне необходимо было связаться, а я не имел желания выходить на улицу.
— Мне нужно, чтобы ты передал послание, — сказал я.
Его выражение не изменилось, но мальчик не раз предъявлял доказательства невероятной цепкости своей памяти, а потому мне не требовались внешние проявления его внимания.
— Пойдешь по улице Притт на восток мимо порта, до Аллед-города, но не доходя до Ашерского анклава. — Я дал название нужной улицы и номер дома. — Скажешь женщине при входе, что тебе нужно поговорить с Мортом Рыбой. Она отправит тебя наверх. Скажешь Морту, что мне нужен Доктор, причем срочно, и передай, что Доктор будет доволен, если не пожалеет времени.
— Не забудь надеть куртку! — добавил Адольфус, хотя мальчишка и так направлялся за ней.
Натянув куртку на плечи, Воробей вышел в снег.
— Он сам чувствует погоду, — сказал я, когда мальчик ушел.
— Я только хотел, чтобы он не простыл.
— То, что он живет у тебя три месяца, еще не означает, что ему всего только три месяца от роду.
