Джаспер Ффорде - Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра
Освобождая проход, мы сдвинули перевернутый автомобиль и поехали вперед, уже гораздо медленнее и без разговоров. На этом участке дороги обнаружились еще три мертвых кузова: два лежали на боку, один торчал из кювета. И ни следа пассажиров. Чем дальше мы ехали, тем глуше и непроходимее казался лес по обе стороны шоссе. Я обрадовалась, когда мы достигли вершины холма, оставили дебри позади и стали спускаться вниз мимо небольшого озерца с дамбой, прежде чем с возвышенности нам открылся вид на старые биоинженерные цеха «Голиафа». Я попросила Безотказэна остановиться. Он молча затормозил, и мы получили возможность разглядеть брошенную фабрику в бинокль.
Место для нее выбрали великолепное, прямо на краю водохранилища. Правда, по сравнению с картинами, нарисованными буйным воображением Мильона, и старинной фотографией, сделанной в дни расцвета лаборатории, увиденное разочаровывало.
Некогда обширный комплекс, выстроенный в стиле ар-деко, популярном в индустриальном зодчестве тридцатых годов, сейчас выглядел так, словно в незапамятные времена его поспешно и без особого успеха попытались сровнять с землей. Хотя большинство строений были разрушены или развалились сами собой, восточное крыло сохранилось довольно неплохо. Но все равно казалось, будто здесь много лет, если не десятилетий, не ступала нога человека.
— Что это было? — спросил Мильон.
— А именно?
— Да какой-то чавкающий звук.
— От души надеюсь, что ветер. Давайте рассмотрим комплекс поближе.
Мы съехали к подножию холма и припарковались перед зданием. Фасад, хотя и полуобрушенный, все еще впечатлял и даже сохранил большую часть внешнего керамического декора. «Голиаф» явно имел на это предприятие большие виды. По усыпанным обломками ступеням мы добрались до входной двери. Обе створки были сорваны с петель, а на одной виднелись весьма заинтересовавшие Мильона огромные царапины. Я вошла в заваленный ломаной мебелью и битой штукатуркой овальный вестибюль. Некогда прозрачный подвесной стеклянный потолок давно уже рухнул вниз, и мрачную обстановку освещало тусклое солнце. Стекло скрипело и лопалось у нас под ногами.
— Где главные лаборатории? — спросила я, не желая задерживаться тут ни минуты сверх необходимого.
Мильон развернул план-схему.
— Откуда вы все это выкопали? — недоверчиво спросил Безотказэн.
— Сменял на ступню кернгормского йети, — ответил Мильон, словно речь шла о наклейках из упаковок со жвачкой.
Лавируя между осколками стен и крыши, мы пересекли главное здание и выбрались к относительно целому восточному крылу. Здесь потолок сохранился лучше, и нам пришлось освещать фонариками кабинеты и инкубационные помещения, где высились ряды пустых стеклянных инкубаторов. На дне многих из них стояли лужами жидкие останки потенциальной жизни. «Голиаф» уходил отсюда второпях.
— Что это за место? — спросила я еле слышным голосом.
— Это… — Мильон сверился с планом, — главный цех по производству саблезубых тигров. Неандертальское крыло прямо за ним, первое помещение налево.
Дверь оказалась заперта на засов, но сухое и гнилое дерево подалось без особых усилий. Повсюду валялись россыпи документов: видимо, их пытались уничтожить, но не особенно старались. Мы позволили Брекекексу войти туда одному. Помещение около ста футов в длину и тридцати в ширину представляло собой точную копию тигриного цеха, только инкубаторы здесь были побольше и из них по-прежнему торчали стеклянные питательные трубки. Меня передернуло. Мне лаборатория казалась ужасной, но для Брекекекса она являлась родным домом. Как и тысячи его сородичей, он вырос здесь. Пиквик я вывела дома, не используя ничего сложнее кухонной утвари: просто держала ее в пустом гусином яйце. Но одно дело птицы и рептилии, а другое — «внутриутробное» вынашивание млекопитающих. Брек осторожно пробирался между переплетенных трубок по битому стеклу к задней двери — помещению, где новорожденных неандертальцев доставали из инкубаторов, когда им наступало время сделать первый вдох. Дальше располагались ясли, куда приносили малышей. Мы тронулись следом за Бреком. Он стоял у большого окна, выходившего на водохранилище.
— Когда мы видим сны, нам снится этот вид, — тихо сказал он, затем, явно почувствовав, что тратит время попусту, протопал обратно и принялся рыться в шкафах и ящиках.
Пообещав встретить его снаружи, я присоединилась к Мильону, пытавшемуся разобраться в плане первого этажа.
Молча миновав еще несколько комнат с очередными рядами инкубаторов, мы очутились возле сектора, некогда отделенного от прочих стальными дверьми. Створки стояли настежь, и мы ступили в самый секретный цех этой лаборатории.
Коридор длиной примерно в десять шагов вел в большой холл, и, войдя туда, мы поняли: поиски окончены. Внутреннее убранство огромного зала представляло собой копию театра «Глобус» в натуральную величину. Сцену и партер устилали вырванные из книг странички шекспировских пьес, густо исписанные черными чернилами. В соседней комнате обнаружилась спальня на две сотни постелей. Но все матрасы были свалены в углу, сломанные каркасы кроватей валялись как попало.
— Сколько, по-твоему, их отсюда вышло? — прошептал Безотказэн.
— Сотни и сотни, — ответил Мильон.
Он поднял помятый экземпляр «Двух веронцев», на внутренней стороне обложки которого значилось имя Шакспирка 769, и печально покачал головой.
— И что с ними всеми случилось?
— Мертвы, — раздался голос. — Все как один мертвы![67]
Глава 33
Шагспиф
Такую аналогию жизни провел Уильям Шекспир в своей пьесе, представленной вчера в «Глобусе». Мистер Шекспир пошел и дальше, сравнив пьесу в семь действий с жизнью, заявив: «Здесь женщины, мужчины — все актеры». Последнее творение мистера Шекспира, комедия под названием «Как вам это понравится», разносторонние рецензии на которую помещены в «Саутуорк газетт», характеризуется как «бесшабашная комедия высочайшего уровня». В то же время «Вечерние Вестминстерские новости» отзываются о ней как о «дешевой пьеске из уорикского сортира». Мистер Шекспир воздержался от комментариев, поскольку уже пишет продолжение.
«Блэкфрайарз ньюс», сентябрь 1589 г.Мы обернулись и увидели в дверях невысокого мужчину с всклокоченными волосами. Его костюм елизаветинской эпохи явно знавал лучшие времена, ноги были обуты в импровизированные тряпичные туфли. Он нервно подергивался, один его глаз был закрыт, но в остальном сходство с обнаруженными Безотказэном Шекспирами не вызывало сомнений. Выживший клон. Я шагнула к нему. Исчерченное морщинами лицо обветрено, оставшиеся зубы черные и гнилые. Он наверняка уже миновал семидесятилетний рубеж, но это не имело значения. Гений по имени Шекспир умер в тысяча шестьсот шестнадцатом году, но с генетической точки зрения сейчас он стоял перед нами.
