Стивен Джонс - Мистика
Оказалось, что злодеи — два бледнолицых головореза в потрепанных пальто. От них смердело, как от тигуанских шлюх, но в них не чувствовалось ничего от гомиков. Этим запахом они заглушали другой запах. Знакомая песня.
В моем кресле сидел мужчина с пистолетом. Это был хороший пистолет, автоматический. Мужчина продемонстрировал его мне, не целясь никуда конкретно, крутя за спусковую скобу. Мне удалось заметить, что он снят с предохранителя. Мой посетитель был готов совершить то, что принято называть загадочным убийством в запертой комнате.
— Я ждал двадцать лет, — сказал мой гость.
У него был ирландский акцент, мягкий, но зловещий. Я знал, кто он, но не стал этого говорить.
— А прежде мой дядя положил на это всю жизнь. Быть так близко от цели и упустить ее. Ты хоть представляешь, глупый детективишка, на что может толкнуть человека такое разочарование?
Я как раз пытался что-нибудь сообразить, когда пистолет выстрелил. Пуля ударилась в мой шкаф для картотеки, оставив на нем вмятину и заставив полупустую штуку звенеть, будто колокол в форме гроба. Потом она срикошетила в мою сторону и угодила в мясистое плечо одного из державших меня.
Тот не издал ни звука. Даже не шелохнулся. Я увидел, как по его рукаву стекает медленная струйка темной крови. Полное отсутствие реакции пугало.
Теперь Маунтмейн прицелился. В меня.
— Где он? — спросил он.
— Теперь я скажу: "Я не знаю, о чем вы говорите", а вы усмехнетесь: "Конечно знаешь, глупый детективишка", — мне понравилось это выражение, — и час-другой станете пытаться выбить из меня это. Ошибка этого плана состоит в том, что я действительно не знаю, о чем вы говорите.
Почему бы и не попробовать?
— Ты работаешь на клуб "Диоген", — презрительно усмехнулся он.
Его излюбленным выражением лица была усмешка.
— Я работаю на мистера Мото.
Он не спеша выстрелил в раненного им человека. На этот раз он всадил пулю ему в лоб. Шляпу сдуло с головы багровое облако. На что бы ни был сейчас похож Джон Бэрримор, этот приятель выглядел еще хуже. Дырка между бровей со стекающей из нее струйкой крови его не красила.
— Это тот, на кого я полагаюсь и кого, на некий странный манер, люблю, — сказал Маунтмейн. — А теперь представь, что я сделаю с тобой, кого я никогда не встречал прежде и кто мне решительно неприятен.
— Это, должно быть, имеет какое-то отношение к недавно умершему Милашке Принцу?
— Мне нужна эта золотая рыбка.
— И булыжник?
Усмешка Маунтмейна превратилась в оскал.
— Булыжник? Ты мог бы назвать это и так. Если бы был совсем дураком.
Я попытался пожать плечами. Не без труда.
Еще пять минут назад я полагал, что Бэрримор у Маунтмейна. Конечно, так же думал и Уинтроп. И ему было известно, чем закончится вся эта история, начала которой я не знал.
Но только не этим.
— У вас великолепная реакция, — сказал я. — Я начал наводить о вас справки два часа назад.
Маунтмейн презрительно отмахнулся от комплимента.
— Десять тысяч долларов, — сказал он. — Если приведешь меня к камню. Если нет, тебя подвергнут пыткам, пока не расскажешь все, что знаешь. Неописуемым пыткам.
— Меня еще никогда не подвергали описуемым пыткам.
— Американцы — сущие дети. Вечно вы острите. Но ты не знаешь, что значит острота по-европейски.
Он взял со стола мой нож для бумаг. Потом щелкнул зажигалкой, высекая пламя. Он держал ножик над огнем, глядя на меня поверх него.
— Я бы выбрал десять тысяч долларов, — сказал он.
— Вы ждали чего-то двадцать лет. Если бы после этого вы не устояли под пыткой, значит, вы не такой человек, каким кажетесь мне.
Он почти улыбнулся.
— Неглупый выпад. Действительно, я бы выдержал все. Но это потому, что я знаю, что стоит на кону.
Лезвие раскалилось докрасна.
— Вы, ma cushla,[67] не знаете ничего.
Я попытался вырваться, но два головореза — или кем там они еще были — крепко держали меня. Маунтмейн встал. Он убрал зажигалку и плюнул на раскаленное лезвие. Раздалось шипение.
Мой офис находится на шестом этаже. За спиной Маунтмейна было окно, а за ним — назойливая неоновая вывеска. В верхней его части висело перевернутое вверх ногами лицо и струился водопад белокурых волос.
Я был впечатлен. Женевьева либо вскарабкалась наверх с улицы, либо спустилась с крыши.
Она, будто ящерица, скользнула по стене, в окне показались ее руки и туловище, и она запрыгнула внутрь, высадив стекло.
Маунтмейн обернулся, когда ее руки уже тянулись к его талии. Он ударил ее моим ножом для бумаг, и она перехватила лезвие голой рукой. Я почуял запах горелого мяса и услышал скворчащий звук. Она оскалила острые — неестественно острые — зубы и зашипела, но не вскрикнула. Маунтмейн отпрянул.
Он прокричал что-то на языке, которого я не знал.
Отпустив меня, громилы ринулись на Женевьеву.
Офис был слишком маленьким для хорошей драки. Женевьева ухватила первого из головорезов, того, что был продырявлен, и вышвырнула в окно. Он камнем полетел вниз. Я ощутил, как содрогнулся дом, когда он шмякнулся о тротуар.
Другой бандит попятился.
Маунтмейн добрался до двери и легонько коснулся невидимой шляпы, насмешливо приказав еще что-то по-древнеирландски или уж не знаю по-каковски. После этого он оставил нас наедине с громилой.
Этот экземпляр был покрупнее. Грудная клетка у него была площадью акр, а глаза, казалось, сделаны из белого мрамора. Женевьева скорчила ему рожу.
— Оно слишком давно находится здесь, — сказала она. — Связь начинает слабеть.
Я понятия не имел, о чем она говорит.
Кстати говоря, лишь теперь я заметил произошедшие в ней перемены. Она все еще была в вечернем наряде и даже залезла по стене на шпильках, но лицо ее сделалось другим, как будто заострилось. У нее были острые клыки и ромбовидные ногти-когти.
